— Мое дитя! — закричал молодой человек, и глаза у него буквально на лоб вылезли. — Это не мое дитя! Что случилось? Или я сошел с ума?
— Вы к этому близки, — произнес я, и так оно и было. — Успокойтесь. Что вы рассчитывали увидеть здесь?
— Моего мальчика, — снова закричал он. — Моего единственного ребенка, моего сыночка!
— Вы имеете в виду настоящего ребенка? — продолжал я. — Человеческого ребенка?
У некоторых людей есть глупая привычка говорить о своих собаках, как о детях, так что кто его знает, кого он имел в виду.
— Конечно, настоящего! — отвечал он. — Самого прелестного ребенка, какого вы в своей жизни видели. В воскресенье ему исполнилось ровно тринадцать недель, а вчера у него прорезался первый зубик.
Вид собачьей морды, кажется, сводил молодого человека с ума. Он бросился к корзине, и если бы я не помешал ему, наверное, задушил бы несчастного пса.
— Щенок не виноват, — говорю я. — Осмелюсь сказать, что ему так же тошно, как и вам. Его ведь тоже потеряли. Кто-то сыграл с вами шутку: вытащил вашего младенца и сунул вместо него вот этого… если только тут вообще был ребенок.
— Что это значит? — возмутился он.
— Ну, сэр, — говорю я, — вы меня извините, но джентльмены в здравом уме не возят ребят в бельевых корзинах. Откуда вы приехали?
— Из Бенбери, — говорит он. — Меня хорошо знают в Бенбери.
— Вот этому можно поверить, — ответил я. — Такого молодого человека, как вы, наверное, все знают.
— Я мистер Милбери, — говорит он, — бакалейщик с Хай-стрит.
— В таком случае, что вы делаете здесь с этой собакой? — спрашиваю я.
— Не доводите меня до исступления, — отвечает он. — Говорю вам, я сам не знаю. Моя жена сейчас в Уорвике, ухаживает за своей больной матерью, и в каждом письме вот уже две недели только и пишет: «Ах, как я хочу видеть Эрика! Если бы мне хоть на минутку увидеть Эрика!»
— Естественные материнские чувства, — говорю я, — они делают ей честь.
— И вот сегодня, — продолжает он, — я рано окончил работу и решил привезти сюда ребенка, чтобы жена могла повидать его и убедиться, что с ним все благополучно. Она не может оставить мать больше чем на час, а мне нельзя идти к ней, потому что теща меня недолюбливает и я ее раздражаю. Я хотел подождать здесь, а Милли — это моя жена — пришла бы сюда, когда освободится. Я собирался сделать ей сюрприз.
— По-моему, — говорю я, — большего сюрприза вы ей никогда в жизни не устраивали.
— Не шутите с такими вещами, — говорит он. — Я все еще сам не свой и могу вас искалечить.
Он был прав: нельзя было шутить с этим делом, хотя, конечно, оно имело свою смешную сторону.
— Но зачем же, — спрашиваю, — было совать ребенка в бельевую корзинку?
— Это вовсе не бельевая корзинка, — с яростью отвечает он. — Это плетенка для пикников. В последнюю минуту я подумал, что мне не к лицу нести ребенка на руках: уличные мальчишки кричали бы мне вслед. Мой малыш очень любит спать, и я решил, что если его устроить поудобнее в этой корзинке, он отлично перенесет такое короткое путешествие. Я взял корзинку с собой в вагон и не спускал ее с колен. Ни на одну минуту я не выпускал ее из рук. Это колдовство, вот что. Я теперь буду верить в чертей.
— Не валяйте дурака, — говорю я. — Всему должно быть объяснение, надо только доискаться до него. Вы уверены, что это та самая корзина, в которую вы упаковали младенца?
Милбери был теперь немножко спокойнее. Он наклонился и тщательно осмотрел корзину.
— Кажется, — сказал он, — но не могу поручиться.
— Скажите-ка, — говорю я, — вы не выпускали корзины из рук? Подумайте хорошенько.
— Нет, она все время была у меня на коленях.
— Но это же чепуха, если только вы сами по ошибке не сунули туда щенка вместо ребенка. Подумайте спокойно. Я не ваша жена и хочу только помочь вам. Я ничего не скажу, если вы сознаетесь, что на минутку отвели глаза от корзины.
Он опять задумался, и вдруг в глазах его блеснул свет.
— Ей-богу, — говорит он, — вы правы. Я на минутку поставил ее на платформу в Бенбери, чтобы купить иллюстрированный журнал.
— Ну вот, теперь вы говорите разумно. Подождите-ка, завтра, кажется, открывается собачья выставка в Бирмингаме?
— Как будто, — говорит он.
— Вот мы и добрались до сути, — говорю я. — По совпадению эту собаку везли в Бирмингам в точно такой же корзине, как та, в которую вы упаковали своего младенца. Вы по ошибке взяли корзину со щенком, а его хозяину достался ваш малыш. И я бы затруднился сказать сразу, кто из вас сейчас больше сходит с ума. Он, наверное, думает, что вы сделали это нарочно.
Мистер Милбери прижался головой к спинке кровати и застонал.
— В любую минуту может явиться Милли, и мне придется сказать ей, что нашего крошку по ошибке послали на собачью выставку! У меня язык не повернется сказать ей такое!
— Поезжайте в Бирмингам, — говорю я, — и постарайтесь уладить это дело. Вы можете успеть на поезд в пять сорок пять и вернуться около восьми.
— Поедемте со мной, — говорит он, — вы добрый человек, поедемте со мной. Я не могу ехать один.
Он был прав. В таком состоянии он бы угодил под копыта лошадей, не успев выйти на улицу.