Сюрприз под медным тазом

Саша даже рот разинул от удивления. Неужели есть еще человек, который не слышал про убийство дяди Толи? Получается, есть. Но в этом была вся баба Люба. Женщину мало что интересовало, кроме ее сада. И к тому же она придерживалась мудрого жизненного принципа. Что ей надо знать, ей и так скажут. А чего не скажут, значит, того ей и знать не надо. В общем, баба Люба не была любопытна. И Саша видел, что даже сейчас она спрашивает у него лишь из вежливости, чтобы поддержать разговор.

– Случилось. Дядю Толю убили.

– Да что ты! – ахнула соседка. – Вот какое горе!

Но это была просто формула, которую диктовали хорошие манеры. Никакой скорби баба Люба не испытывала. Она и отвлекаться-то не захотела. Лишь когда баба Люба посадила в землю последний кустик астр из имеющейся в ящике рассады, она подняла голову и взглянула на Сашу.

– Ну, ты заходи, – спохватилась она, снимая рабочие перчатки и отпирая калитку. – Расскажешь подробней.

И впуская его в калитку, призналась:

– А то я после смерти Сережи совсем замкнулась. Никого не вижу, ни с кем не разговариваю, целыми днями с цветами копаюсь. Знаешь, это меня успокаивает. Даже горечь как-то утихает.

Саше стало стыдно. После смерти деда Сережи, которого он хорошо знал и любил, он едва ли пару раз заглянул к соседке. А ведь бывал на даче часто. Но не зашел, не спросил, не нужно ли чего. А баба Люба была уже не девочка. Ей было за семьдесят. И сыновья, занятые своими делами, приезжали редко и по большей части в конце лета, когда в саду созревал урожай. Не то что они матери с посадками совсем не помогали, но все-таки в основном женщина была предоставлена самой себе. И тем большую неловкость испытывал Саша, ведь даже сейчас он зашел к бабе Любе не просто так по-соседски сообщить о случившемся, а чтобы получить свою выгоду.

Но бабу Любу, казалось, это не смущало.

– Я твой интерес понимаю, – сказала она доброжелательно. – Вот только помочь я тебе вряд ли смогу. Сережа чаще к твоему деду уходил. Утомлю я его своими просьбами, он и сбежит. И если у нас сидели, не прислушивалась я к их разговорам. Своими делами занималась.

– Значит, про «Красного Комиссара» вы от деда ничего не слышали?

– Нет. Хотя комиссары они ведь на войне? Но ни мой муж, ни твой дед на войне не были. Годами не вышли. А вот Вите, тому на фронте, я слышала, довелось побывать.

– Как же?

Удивление Саши было понятно. Дед Витя был самым младшим из трех братьев Купцовых. Родился он в 1945 году. Какой из него фронтовик? Путает что-то баба Люба.

– И ничего я не путаю! – рассердилась женщина. – В утробе своей матери он на фронте побывал. Она санитаркой служила. Когда стало известно о ее беременности, женщину перебросили в тыл. И там она соединилась со своей матерью и своими старшими сыновьями.

Эту семейную историю Саша знал и так. Мать трех братьев Купцовых, прабабушка Аня, работала медицинской сестрой. Когда началась война, ее, как и многих других медработников, призвали в армию. Двух своих сыновей прабабушка Аня оставила своей матери, больше было некому. Ее мужа – прадедушку Николая Купцова – также призвали на фронт, как и трех его братьев. Увы, из них четверых никто домой уже не вернулся. А вот прабабушке Ане повезло. Она не только выжила, но и умудрилась где-то на фронте прямо во время военных действий встретиться со своим мужем. И от этой романтической встречи, которая проходила у супругов под свист снарядов, родился у них третий сын – Витя, отец дяди Сережи и дяди Коли и дед Вити с Сережей.

– Прадеда Колю через пару месяцев после того свидания с женой все-таки убило, – продолжала баба Люба. – И прабабушка твоя до конца своих дней повторяла, что если бы не та встреча, не было бы у нее трех сыновей, а было бы только двое.

Саша был разочарован. Зря он рассчитывал на бабу Любу. Ну а чего он ожидал? Женщина. Им бы все романтику подавай. И все-таки какая-то надежда в нем теплилась. И он рассказал про найденную записку.

– Кто же это мог Толю на встречу приглашать? – задумалась баба Люба. – Вроде как не было у него тут друзей. Да и приятелей не было кроме моего Сергея. Да и тот больше из-за Пети с Толей общался. Не самый приятный он был человек, уж ты прости, что я так про покойника говорю.

– Ничего, я не обижаюсь.