Несколько раз ходил Старичок туда, где справки дают, ничего не добился. То, говорят, подождите: заседают. То, говорят, посидите: совещаются. То, говорят, покурите: дебаты продолжаются. То, говорят, уходите, потому что неизвестно, когда они кончатся.
Побрел он по городу и в других конторах ту же картину увидел.
— Сейчас нельзя, папаша: говорят тут товарищи…
— И давно говорят? — спрашивает.
— Да часа уже полтора.
— А долго еще то же самое делать будут?
— Да столько же, если не больше.
Рассердился Старичок, стукнул палкой.
— Ай-яй! Не понимают люди, для чего язык им дан. Язык — это благо. Но он может стать и бедствием. Пусть говорят! Пусть говорят! А с этой минуты — еще и впятеро длиннее! Унты-панты-манты!
И как только он произнес эти слова, со столба, что стоял при въезде в город, упала табличка с надписью: «г. Дебатово». И появилась другая: «г. Старовеликодебатово-на-Малой Велеречивке».
Улицы тоже таблички изменили. На смену прежним названиям: Гончарная, Кулинарная, Лесная — новые пришли: улица имени Лучших Людей Посудо-Гончарной Промышленности и Силикатно-Керамического Производства, улица имени Почетного Гражданина Старовеликодебатова-на-Малой Велеречивке Передовика Кулинарного Дела Повара Столовой № 13 Ивана Ивановича Иванова, улица имени Нашего Зеленого Друга, а также Его Защиты от Потрав, Пожаров и Различных Вредителей.
А жители города стали изъясняться очень пространно. Друг к другу они обращались не иначе как «всемимногосовершенноискреннеуважаемый».
Если шофер нарушил правила и повернул не туда, регулировщик останавливал его и говорил:
— Что же вы, всемимногосовершенноискреннеуважаемый, повернули с улицы имени Лучших людей Посудо-Гончарной Промышленности и Силикатно-Керамического Производства на улицу имени Нашего Зеленого Друга, а также Его Защиты от Потрав, Пожаров и Различных Вредителей на красный свет и тем самым нарушили правила движения автомобильного и иного транспорта по улицам, утвержденные Советом Всемимногосовершенноискреннеуважаемых Регулировщиков города Старовеликодебатова-на-Малой Велеречивке?
Водитель отвечал регулировщику столь же многосложно, и, пока они объяснялись, в городе возникала гигантская транспортная пробка. И длинной чередой стояли омнибусы, кебы, трамы и автомобили.
На дежурный вопрос «как поживаете?» горожане отвечали подробно, всесторонне и глубоко.
При этом нередко, запутавшись в словах, теряли мысль, и тогда один просил другого:
— Постой, всемимногосовершенноискреннеуважаемый, о чем же я тебе начал рассказывать? Напомни.
Больные выздоравливали быстрее, чем врачи успевали заполнять историю болезни.
Дети в этом городе рождались поздно: родители очень долго объяснялись в любви.
Прокурор несколько месяцев произносил обвинительную речь, требуя присудить обвиняемого к двум неделям домашнего ареста.
Шестидесятилетний юбилей одного горожанина так затянулся, что в конце чествования его поздравляли уже с семидесятилетием.
В магазинах продавались пластинки долгоиграющие и очень долгоговорящие.
Репортажи о футбольных матчах длились сутками: матч уже давно закончился, а комментаторы все комментируют, комментируют…
Авторы мемуаров успевали до конца жизни написать только первую часть труда — «Детство». Как они провели отрочество и юность, никто не знал.
Писатели писали длинно. Они работали над трилогиями и тетралогиями. На тех, кто писал покороче, смотрели с пренебрежением: малоформист, несерьезный человек.
На них указывали пальцами:
— Э, люди, посмотрите на него! Он уже почти вышел из начинающих, а не приступил к созданию многологии.
На собраниях устанавливали регламент: десять дней — докладчику и по одному дню — выступающим в прениях.
И чему бы ни были посвящены форумы, симпозиумы, коллоквиумы и ассамблеи — ремонту телятников, торговле пионами или качеству губных гармошек, — докладчики начинали издалека, с происхождения человека.
— Человек, всемимногосовершенноискреннеуважаемые товарищи, произошел от обезьяны…
Если докладчик не укладывался в регламент, слишком долго задержавшись на первобытнообщинном строе, то просил дать «еще денька два-три».
А тосты?! Никто никогда за всю историю не произносил столь продолжительных, стайерских, марафонских тостов. Поднимался человек со своего места за столом и:
— Позвольте мне, всемимногосовершенноискреннеуважаемые, поднять этот маленький бокал с большим чувством за… который… то есть… и чтобы… и вообще… и во имя… а также… и мы всегда… и чтобы ему… и его мать… и его дети… много лет… и дальнейших творческих… и всю жизнь…
И говорил, говорил, говорил — так что пить потом уже было нечего: вино высыхало.
Основную часть населения города составляли машинистки, и печатали они бог знает что: «Принимая во внимание отсутствие наличия недостаточно своевременной организации дела постановки оперативной координации части укомплектования контингента абитуриентов…»
…Вот почему археологи ничего понять не могут. Ведь они имеют дело не с примитивными глиняными табличками или берестяными грамотами, а с документами более сложными.
А раскопали археологи СВД-на-М. Велеречивке не из-под земли, а… из-под бумаг.