Для того и понадобилось, наверное, выводить на сцену еврея в отвратительном облике спекулянта (так обеспокоившем Горького). Даже такой еврей хранит память об избранности и не согласен стать частью несущейся по России кровавой вакханалии.
Но ведь перед нами пьеса, рассчитанная на зрительное и слуховое восприятие... И зрителю до таких глубин, быть может, мнимых, никак не добраться.
Так что же такое пьеса «Мария»? Похоже, что это пародия на советский историко-революционный шаблон. В типичной советской пьесе всегда присутствует враг. Если он не сдается, его уничтожают. А хороший враг на протяжении пьесы приходит к горячему убеждению, что правда не с ним, а с ними — рабочими и красноармейцами. И гибель того, что называлось Россия, — это не конец, а начало.
Но разве Муковнины — враги? Они капитулировали до того, как поднялся занавес. И тех, кто его уничтожит, генерал Муковнин всегда приветствовал радостным гимном — начал с японцев, а увидя большевиков, заявил:
«Большевики исполняют работу Ивана Калиты - собирают русскую землю...»{359}.
И принялся гневно клеймить царские порядки. Даже к евреям проникся симпатией загодя — до революции. Слезливо
признается в любви к дочерям, но ничуть не возражает против романа младшей с Дымшицем, охотно принимая от него продуктовые подарки... Иными словами, вначале дочь продал, а когда ее посадили — предал. Светлая образом Мария, столкнувшись с прежде неведомым ей русским народом, тут же приняла его в сердце и постель...
Единственным, кто опознал в пьесе советский шаблон, оказался безымянный автор издательской сопроводиловки в книжном издании пьесы:
«Новая пьеса И. Бабеля показывает разложение буржуазной интеллигенции. <...> На сцене выводится семья генерала Муковнина»{360}.
Кровь, убийства, обреченность... И никакого Третьего Завета... Все-таки время лечит.
Appendix
Мы уже упоминали о связи пьесы «Мария» с фельетоном «О грузине, керенке и генеральской дочке (Нечто современное)»{361} (единственный, кстати, фельетонный опыт Бабеля!). С. Поварцов, впервые на эту связь указавший{362}, называет фельетон очерком, текста, несмотря на полную его недоступность{363}, не приводит и, даже не пересказывая содержания, ограничивается краткой характеристикой персонажей:
«В этом очерке господствует ироническая интонация. Генерал Орлов выглядит беспринципным приспособленцем, дочь генерала Галичка и ее подруги вызывают чувство брезгливости, Ованес и Бурышкин обрисованы яркими красками как совершенные ничтожества. Все в равной мере плохи, никто не пользуется симпатиями автора».
После чего замечает: «В пьесе — иначе».
Повторной публикация фельетону оставалось ждать еще 35 лет{364}, а предметом исследования он не стал и до сего дня.
Наше внимание обращают на себя два момента: немыслимое (армянское!) имя грузина —
Да и само название «Мария» отсылает нас к Блоку. Во 2-й сцене («Втором видении») пьесы «Незнакомка» мы находим следующий диалог:
Господин:
Как имя твое?
Незнакомка:
Постой.
Дай вспомнить.
В небе, средь звезд,
Не носила имени я...
Но здесь, на синей земле,
Мне нравится имя
А тогда нелепый возлюбленный бабелевский Марии, князь Голицын, играющий на виолончели в трактире, — это Поэт, проворонивший свою любовь...
Пьесу Блока Бабель мог не только читать, но и видеть на сцене — осенью 1908 года «Незнакомку» (в постановке В.К. Татищева{366}) привез в Одессу Театр Новой драмы, за 6 лет до того созданный в Херсоне В.Э. Мейерхольдом. В 1908 году Мейерхольд был уже режиссером императорских театров, но желание ставить символистские пьесы у актеров Новой драмы осталось. Какое впечатление спектакль произвел на 14-летнего Бабеля, мы не знаем, но театральные рецензенты были не в восторге, заявляя, что пьеса для театра вообще непригодна, а несценичность ее, в свою очередь, проистекает из «избытка лиризма»{367}.