Сюжет Бабеля

«- Вчителька в школе трусов на развод давала, <...> трусиху дала, а самого нет... Трусиха побыла, побыла, а тут весна, живое дело, она и подалась в лес».

В украинском и южно-русских диалектах слово «трус» означает «кролик». А «сам» — это «муж, супруг» (отсюда, кстати, слово «самец»). И вот супруга, оставшись без мужа, сбегает в лес. Движет ею инстинкт размножения, стремление дать жизнь... И председатель констатирует: «Живое дело».

Но кроме инстинктов, существует и заповедь: «Плодитесь и размножайтесь!» Оттого и на появление младенца у вдовы Сулака председатель реагирует теми же словами — «живое дело».

Впрочем, люди, производящие на свет детей, никакой симпатии не вызывают: мать ребенка — «карлица», а сам ребенок — «младенец с раздутой, белесой головой». Иными словами: уроды, рождающие уродов. А слова председателя о жене Сулака — «вы на эту вдову не глядите, что она недомерок, у ней молока на пятерых хватит. У ней молоком другие женщины заимствуются...» — вызывают у чекиста, глядящего на женщину, склонившуюся над трупом мужа, лишь одну реакцию:

«- Молочная, <...> я тебе покажу молоко...».

Молоко — это влага жизни... А чекисты жизнь ненавидят, потому что несут смерть.

В село они приезжают с мандатами зоотехников. И это не просто оперативная легенда — это их отношение к людям. А люди для них скот, подлежащий выбраковке.

Это взгляд чекиста. А что видел Бабель?

О председателе, сидящем на печи, сказано: «ворот его рубахи был расстегнут, босые, добрые ноги свисали». Эпитет выбран совершенно неожиданный: «добрые ноги»...

А перед тем председатель говорит, что, оказавшись за границей, Сулак из стана украинских националистов «перешел к папе римскому».

Для чего упомянут здесь Папа Римский? Для того лишь, чтобы дать чекисту повод поиздеваться над председателем — живое дело!.. Папа Римский хранит обет безбрачия, и дети от него не родятся. А младенец откуда взялся? Уж не от непорочного ли зачатия?..

Нет, Папа Римский помянут здесь не случайно.

Вот описание трупа Сулака:

«Ноги мертвеца в польских башмаках с гвоздями, высовывались из телеги».

Здесь важно каждое слово — «польский», «ноги мертвеца», «с гвоздями»...

«Польский» — это католический, и тогда ноги мертвеца и гвозди складываются в один образ — католического распятия.

А у живого человека ноги «добрые», и, значит, жизнь — это добро, а смерть зло. И чекисты, несущие смерть, — несут зло. И сами они зло{387}.

Вот только 1932 год совсем не подходил для вольного слова. И Бабель книгу обезвредил — заменил динамит пластилином. Так что можно было выдергивать чеку безбоязненно.

Глава XXVI Карл и Янкель

«Я решительно ничего не знаю о данном человеке, если знаю только, что его зовут Яков».

Карл Маркс «Капитал» (Кн. I, гл. 3)

Из поздних рассказов Бабеля «Карл-Янкель» привлекает наибольшее внимание исследователей. В силу чего удалось опознать и интерпретировать почти все составляющие его элементы.

Содержание рассказа таково:

У кандидата в члены партии Овсея Белоцерковского родился сын. Отец в это время находился в Балтском районе, организуя уборку жмыхов. Оттуда он направил жене поздравительную телеграмму, в которой наказал назвать сына Карлом, в честь Карла Маркса. Домой он вернулся через две недели и узнал, что в его отсутствие набожная теща произвела над младенцем обряд обрезания. Мало того, вместо революционного имени Карл, дала ребенку имя Янкель.

Посоветовавшись с секретарем партячейки, Овсей подал на тещу, Брану Брутман, в суд. Прокурор решил сделать суд показательным и провести его на фабрике имени Петровского. Кроме тещи на скамье подсудимых оказался и малый оператор Нафтула Герчик. Допрошенная в качестве свидетеля мать ребенка Полина, путается в показаниях, на лбу ее выступает кровавый пот, и в это время из соседней комнаты доносится плач ребенка. Объявляется перерыв на кормление. Но оказывается, что ребенка уже кормят — грудь ему дала какая-то киргизка.

Судебное заседание возобновляется, а рассказчик, глядя на сосущего младенца, тихо шепчет: «Не может быть, чтобы ты не был счастлив, Карл-Янкель... Не может быть, чтобы ты не был счастливей меня...».

Михаил Вайскопф квалифицировал рассказ как «вымученный гибрид марксизма с хасидизмом» {388}, но, тем не менее, подвергает его тщательному анализу.

Кровавый пот на лбу Полины Белоцерковской он сопоставляет с Евангелием от Луки (22:44): «И был пот Его, как капли крови, падающие на землю».

А поскольку об адвокате со стороны обвинения, бывшем присяжном поверенном Самуиле Лининге, сказано, что «[е]сли бы синедрион существовал в наши дни, — Лининг был бы его главой», то и само судилище уподоблено суду над Иисусом.