Сиваш

Въехали на хутор — тесно от людей, сдержанный говор. Озябшие бойцы прыгали на месте, старались согреться. Автомобиль окружили, на фоне звездного неба показались силуэты буденовок. Подбежали командиры. Фрунзе ощутил теплое дыхание людской массы. Среди бойцов он чувствовал себя, как птица в воздухе, легко и естественно.

— Есть ли кто из Иванова, из Шуи? А ну-ка откликнитесь, земляки!

Послышался белорусский говор:

— А с Быхава Старага, часом, не земляки?

Услышал и ярославское словцо «родимый». Откликнулись и ивановские, и шуйские. Тронул душу знакомый напев речи. В темноте раздавались сипловатые голоса: «А скоро ли выступать? Правда ли, что подошли к самому валу? Что еще бросок — и взято? А дальше там — легче пойдет? Скорее бы покончить с этой сволочью!» Настроение у бойцов было приподнятое, слегка торжественное. Проникаясь их настроением, порывисто встал в автомобиле и отвечал, что да, еще бросок и — взято! Полки, перешедшие Сиваш, уже скоро сутки дерутся в самом Крыму, и если отсюда как следует нажать, то Врангель непременно побежит, и тогда уже только кавалерия его догонит.

— Если вы прорветесь, он побежит! За это я ручаюсь!

— Прорвемся! Штыками переколем гадов!

Двинулись дальше во мглу. Через две версты натолкнулись на полки, шедшие тоже на Перекоп. То двигалась к полю боя Латышская дивизия — приказ о подготовке ночного штурма выполнялся быстро и точно… Фрунзе на минуту закрыл глаза от ветра. Замелькали обрывки картин. День промчался, но был он как век. Мелькали лица командиров и начальников дивизий, полоски колонн в степи, раскатывались клубы дыма, то ли видел, то ли слышал: на Литовском политрук из Пятнадцатой дивизии, раненый, отодрал закровавленный лоскут от рубахи, поднял на штыке и — в атаку.

Чувство близости к бойцам, к этим обыкновенным, почти родным людям всколыхнуло, подхватило, словно теплая волна. Потом, забываясь в дремоте, он мельком подумал: «Не слушаемся военных теоретиков. Я приказал слить отдельные части на ходу, подготовку провели накоротке, спешно, тяжелая артиллерия застряла — не дождались… Но так нужно было… Кризис сроков, настроений, обстоятельств…»

Очнулся от резкой вспышки и грохота близкого взрыва. Артиллерийский обстрел с вала усилился, снаряды ложились у дороги вдоль северного берега Сиваша. Вдруг по левую руку прянуло от темной земли к звездам красное волнистое пламя. Наверно, загорелась скирда соломы на хуторе возле Перво-Константиновки. Половина неба, как в сказке, багрово раскалилась, степь осветилась, сделалась вишневого цвета, словно остывающий железный лист.

Близ дороги разорвался тяжелый снаряд. Комья ударили в борт автомобиля. Когда подъехали к Перво-Константиновке, пожар сник, но через минуту степь вновь озарилась: впереди неожиданно поднялся яркий, кривой столб огня, в черное небо брызнула стая искр.

Оранжевое сияние трепетало далеко на равнине, дорогу стало видно на версту. Слабая тень от автомобиля и от сидевших в нем людей бежала сбоку. Возле дороги пылал чей-то омет. Промчались у самого огня, пахнуло жаром. Пушистые огненные хлопья опустились на сутулую спину шофера.

Словно обрадовавшись срочной необходимости действовать, Фрунзе, не щадя спины шофера, проворно и крепко стал шлепать ладонями по его кожанке, гасить огненные хлопья. А потом, когда пылающий омет остался позади, с усмешкой сказал шоферу:

— Виноват, я, кажется, перестарался. Больно побил, да? Если хотите, дайте сдачи!..

Черная даль гремела, перекатывалась, как летом в грозу, всплошную, без вздохов, гудела. В гуле вражеской артиллерии слышалось отчаяние.

Беспрестанно билась мысль о положении половины армии на той стороне Сиваша — почти без патронов, под огнем. Весь напор врангелевцев выливается на сивашские дивизии. Оторванные от материка восемью верстами вязкого, топкого дна, дивизии — под угрозой уничтожения. Но они же, ухватившиеся за крымский берег, обрели огромную, решающую силу. Важно не упустить время, действовать, пока врангелевцы еще готовятся к контратакам, а силы сивашских дивизий не иссякли. Эта ночь — критическая. Сейчас нужно все поставить на поддержку сивашской группы и передать ей приказ немедленно, не дожидаясь утра, всей массой войск ударить на Армянск в тылу врага.

Фрунзе подумал о ближайших резервах. В десяти верстах от Строгановки стояли Седьмая кавдивизия из Второй Конной и поклявшаяся помогать Красной Армии, богатая пулеметами «армия» Махно. Хорошо, что Фрунзе оставил дивизию для Шестой армии — сейчас пригодится.