Сиваш

На весь Крым завонял французский автомобиль Врангеля. С большой свитой и охраной носился правитель из конца в конец, от моря в степь, из степи к морю. День и ночь чистил армию, смертью наказывал. Всех кадровых выгнал из тыла в строй. Говорят, нагрянул в военно-судебную канцелярию. Чистенькие офицерики и миленькие барышни гуляли по хозяйскому садику. Услышали звон шпор, резво прибежали. Он поставил в строй всех офицериков.

Сам не знает покоя и никому его не дает. Действует где расстрелом, где приказом, а где обещанием. Властный, хитрый, куда ни ступит — всех гнет, солдатское сборище превращается в полк. Всех уверил, что накормит, наградит, спасет и выведет. Был сброд, утерявший в Новороссийске штаны и идеалы, — становится армия.

В ставку к Врангелю перебралась американская миссия. Адмирал Мак-Кели был при Деникине, сейчас при нем. Все тут, даже японцы. На банкетах поднимают тосты за правителя Юга России. Пока что только Юга, но на него надеются, ему помогают, везут добро…

Все у Врангеля идет на лад. Одно плохо: народ не признаёт. В лесах и даже в степи — партизаны. Сколько ни вешай, люди смеются. Про свиту его говорят: «Они за бароном, как овцы за бараном». Поют политические частушки, передразнивают его речи:

Едет Врангель по Крыму с белой свитою,
С верной сволочью ему, именитою.

Крутит хитро бородой, ухмыляется,
Перед свитою своей похваляется:

«По деревням буду сечь до уморости,
Кровь рекою алой течь будет вскорости.

Распрощаю я крестьян с их землицею
И помещикам воздам уж сторицею.

И пойдет, хоть не проси, чернь к нам голая.
То-то будет на Руси жизнь веселая…»

5

От тайги до моря покатилась молва-легенда: идет под красным знаменем командир-победитель, с виду простой боец, ест из котелка, весел, вежлив, на шлеме звезда, глаза голубые, ясные. Глаза — его сила: безоружный войдет в логово басмачей под ножи; взглянет, и вот уже смеются главари, к груди прикладывают руки; белые генералы перед ним робеют. Владеет он какой-то книгой, еще мальчиком нашел ее в горе, насыпанной Александром Македонским. Нынче пойдет против Врангеля — стало быть, скоро Врангелю и войне конец…

Но только в сентябре горячий запыленный поезд помчался из раскаленной Азии на запад, в Москву. На открытой платформе — серый легковой «фиат», своих автомобилей в России еще нет, скоро ли будут? На забитых эшелонами многолюдных станциях поезд недолго держали, помашут флажком, свисток, гудок, и мчится дальше — в зной степей, на узкие горные повороты.

Ехал известный всей Республике командующий Туркестанским фронтом Михаил Васильевич Фрунзе. В опущенном окне вагона мелькнула его выгоревшая гимнастерка… С ним его жена, на станциях видали: шла с ребенком на руках; его адъютант, ординарцы, шоферы, товарищи-помощники, которые любили его и иногда разбирали по косточкам. Комиссар Дмитрий Фурманов, опустив веки, тихо говорил:

— Удивительный он какой-то! Большой ум — а детская наивность взора, движений, отдельных вопросов. Улыбается смущенно, а глаза умнейшие, даже веселье в нем какое-то зоркое, умное. Говорит просто, точно. Мысли всегда понятные, глубокие, продуманные. Доказывает убедительно, твердо. Решает смело, сильно. И вот — этот вид детской ясности. Что же это? Ведь не притворство. Чистота совести, наверное… Я проникнут глубочайшей симпатией к нему…

Ехали спешно, вызывал Владимир Ильич Ленин. Фрунзе сидел в купе у столика, крепкой рукой подперев голову. Короткий ежик, узкая кайма бороды темным ободком охватывали круглое, со свежей, чистой кожей лицо. Поднял голову к окну, — глаза голубые.

Путь долог. Весь день, пока светло, читал и читал. Когда стемнело, лег. Скоро встреча с человеком, чье имя в двадцатом веке — величие планеты Земли. Хотелось душевно подготовиться к этой встрече. Думал о своей жизни с того далекого времени, когда он только начинал видеть мир…