Сиваш

В городе росли сады, как дремучие леса, между домами — вдруг высокие серые скалы, мох. Фрунзе ходил, смотрел, думал, о Владимире Ильиче. «Учитель, на пять голов выше всех, но как прост, какой-то свет и жизнь струятся от него». Фрунзе чувствовал себя очень сильным. Это чувство не покидало его и потом, в России, на суде, когда выслушал смертный приговор (казнь через повешение) и когда в ожидании пересмотра дела по кассации во Владимирской тюрьме изучал труды военных теоретиков, политическую экономию и финансы, введение в изучение права и нравственности, добивался правильного произношения в английском языке. И после второго смертного приговора, потом замененного каторгой, не покидало его чувство своей силы.

По стенкам купе скользил свет от редких железнодорожных огней. Грохотали колеса. Фрунзе с закрытыми глазами лежал в темноте на жесткой полке. Вспоминался Ильич, каким Фрунзе видел его однажды перед началом заседания ЦК в большой, но тесной от людей комнате. Весело выпроваживая нечленов ЦК, Владимир Ильич громко говорил: «Пора начинать, пора! Пора!» Прищурив глаз, обращался к одному, к другому: «Вы не член ЦК, вы тоже нет?! Так выходите!» Одного помедлившего наркома Ильич слегка, но настойчиво подталкивал к двери: «Милости просим!»

Видел Ильича в кабинете за письменным столом. Однажды Фрунзе зашел, Ильич не прервал работы, быстро писал, одновременно слушал и отвечал Фрунзе. И, только дописав, весь обратился к нему.

Вспомнил выражение лица Ильича, когда, выслушивая чей-нибудь многословный доклад, Ильич начинал терять терпение…

Думал о предстоящих делах и возможных событиях. Не тайна, зачем вызывает Москва. Врангель срастил и движет белую армию, поглядывает за Днепр.

Как победить его? Это прояснится в Москве, после встречи с Ильичей. Однако вот они, уже маячат препятствия. И вот одно — в образе человека с колючей, как у Мефистофеля, бородкой, будто в ярости стиснутыми зубами, взъерошенного и надменного, упоенного своей известностью на посту председателя Реввоенсовета республики.

Верно, эффектный оратор. Но самовлюблен и слеп, как токующий тетерев, и скучает, когда дело касается «мелочей», не той высокой политики, которую, по его мнению, творит он; сидит на заседаниях Реввоенсовета, лениво разрезает страницы французского романа. Самоуверенность беспредельна: не велика голова, да булава при ней.

Когда «правитель омский», Колчак, с огромной армией наступал, захватывая Сибирь, Урал, с востока рвался к Волге, чтобы, соединясь с Деникиным, идти на Москву; когда коммунисты тянулись на фронт и Центральный Комитет нашел нужным поручить ему, Фрунзе, командование Четвертой армией на Восточном фронте и этим отклонил решение Троцкого назначить командующим другого, им самим избранного человека, Троцкий, будто согласившись с ЦК, все же не отпустил на фронт, под разными предлогами на целый месяц задержал его отъезд в армию.

Чей-то злой, неуступчивый дух витал потом над армией. Как на смех, боеприпасы поступали в армию в микроскопических дозах, снаряжения и обмундирования не добиться, новые формирования не утвердить, только и слышишь от штаба фронта: «Центр не утвердил», «Центр не разрешил», «Что вы там затеяли?»

А в марте, когда Колчак внезапно ударил в стык двух армий, и одна, почти разгромленная, начала отход, а Колчак занял Уфу — вот уже он возле Самары! — и положение стало смертельно опасным (три красные армии сомкнулись тылами, Колчак мог обрушиться на тылы, разгромить весь Восточный фронт), и нужны были героические наступательные действия, чтобы предотвратить разгром, — в это время штаб фронта телеграфировал: есть решение центра (то есть Троцкого) готовить Самару к эвакуации, войска отвести за Волгу. «Начинайте планомерный отход». Словом, покорному дитяти все кстати, куда велят, туда и пошел.

Фрунзе ответил: отступить сейчас — погубить все дело. Намерен наступать, держу инициативу.

«Бросаете армию на растерзание Колчаку. Предадим вас суду военного трибунала за неисполнение приказа».

Он вынужден был тогда заявить: пусть ЦК специально подтвердит этот приказ об отходе. (Знает ли ЦК об этом приказе? Вероятно, не знает.) Он выполнит приказ, если решит ЦК. Он сознает, что нарушает воинскую дисциплину, готов предстать перед судом, но как большевик не может исполнить такой приказ без подтверждения партийного центра.

Партийного. Вполне ясно и твердо. И немедленно написал Ильичу:

«Прошу Вашей поддержки… Категорически настаиваю на том, чтобы освободили меня от назойливой опеки Троцкого и его единомышленников на фронте. Положение требует немедленного контрудара…»

Мгновенно пришел ответ: непременно контрудар. Колчака не пускать к Волге, создать Южную группу войск и произвести решительный контрудар.