Сиверсия

Хабаров сидел в большом кожаном кресле в гостиной и с отсутствующим видом переключал телевизор с канала на канал.

– Саша… – Алина тронула его за плечо.

Он никак не отреагировал на это прикосновение.

– Давай поговорим.

Он увеличил громкость до максимума. Она взяла телевизионный пульт из его рук. Экран погас. Комнату накрыла тишина.

– Ты стараешься обидеть меня. Это я поняла. Но я… Я не поняла… зачем? – В ее голосе звучали слезы, и последняя фраза далась ей с трудом.

Хабаров встал, подошел к окну, распахнул форточку, достал сигарету, щелкнул зажигалкой.

– Скажи, это обязательно: выяснять отношения? Невозможно без этого? – резко сказал он.

– Я только пытаюсь тебя понять.

– Ты пытаешься меня достать! Утром своим сопливым слизняком-гаишником, вечером своим пониманием!

– Вообще-то это ты притащил девицу в нашу постель.

Он резко обернулся.

– Чего ты от меня хочешь?! Я такой, какой есть!

– Спокойно, Саша. Я сейчас уйду. У меня же есть целый загородный дом! – она прикрыла рот рукой, стараясь не расплакаться. – Но я прошу тебя…

Алина положила руки ему на плечи, коснулась мокрой щекой его спины. Тонкая ткань пуловера тут же промокла, и Алина почувствовала, как его спина напряглась и сам он замер от этого прикосновения.

– Я прошу тебя, объясни мне. Наша первая ночь здесь, наши скитания по тайге, наша встреча в лесу у Перетрясова, твой визит в больницу… Ты помнишь, что ты мне говорил? Ты помнишь, как ты мне этого говорил? Как мне с этим жить?

Он не обернулся, не проронил ни слова.

Когда она ушла, Хабаров позвонил Тасманову.

– Леш, она ушла. Совсем. Я тебя очень прошу, поезжай к ней. Она в ужасном состоянии. Поезжай немедленно! Ты понял меня?! Леша, прямо сейчас!

По скупо освещенным бетонным плитам он шел к самому краю строящегося моста через Клязьму. Среднего пролета еще не было. На его месте чернела пропасть шириной метров в шестьдесят. У самого ее края Хабаров остановился. Где-то далеко внизу была река с торчащими из нее быками под средний пролет. Середина реки не замерзла и извивалась черной блестящей змеей.

«Метров восемьдесят, не меньше, – подумал Хабаров. – Секунды три свободного падения…»

Он сжал пальцами веки, противясь быстрой на слезы, расслабляющей жалости к себе. Он-то думал, что теперь, защищенный выстраданным счастьем, стал неуязвим для козней судьбы! Он ошибся. Разжав пальцы, он провел рукой по лицу, будто стирая нахлынувшие чувства.

«Бедная моя девочка…Что сейчас с тобою творится? Прости меня. Я принес тебе столько страданий…»

Он представил себе ее нежные, печальные глаза, ее ласковые теплые ладони на своем лице, ее безвольные губы под его поцелуями… Всего этого уже нет. Было. Когда-то. А теперь – нет. Когда-то давно он мог жить. Теперь жизни не осталось совсем. Вместо нее сожаление и боль…

Хабаров повернулся и быстрым шагом направился к брошенной у въезда на мост машине.

Тасманов укрыл ее пледом, взял из рук чашку с выпитым чаем, куда подмешал снотворное.

– Тебе надо поспать, сестренка. Утро вечера мудренее.

– Не мудренее, а мудрёнее, Леша, – зябко кутаясь в плед, сказала Алина. – А ты чего решил зайти? С Томочкой поругался?

– Есть немного, – соврал Тасманов.

– Помиритесь. Она у тебя замечательная.

– Я у тебя сегодня переночую. Можно?

Алина на секунду задумалась.

– Тебе Саша звонил, да?

– Не звонил. А что случилось?

– Дай мне еще одно одеяло. Мне все время так холодно. Потрогай лоб. Температура?

– Нет, – ответил Тасманов, проверяя лоб, а затем и пульс Алины. – Сердечко частит. Может, стресс…

– Мне было так же холодно, когда ты сказал, что в подземельях среди заложников и спасателей Саши нет. Потом он пришел ко мне в больницу, и вдруг сразу стало так жарко…

Алина зевнула, закрыла глаза.

– Поспи. Все будет хорошо.

Очень ясно, в цвете, Алина видела, что бежит по заснеженному полю к реке. Морозный воздух перехватывает горло. Тело коченеет от стужи. Ноги вязнут в глубоких сугробах. Бежать нету сил. Хриплый стон вырывается из горла. Он переходит в душераздирающий крик, когда она видит падающую с верхотуры моста машину. Точно безумная, она из последних сил бросается туда, к нему, на место падения. Искореженная, собранная гармошкой дверца джипа податливо отворяется, и его безжизненное тело падает ей прямо на руки. Она прижимается своей мокрой от слез щекой к его колючей окровавленной щеке, судорожно глотает слезы…

Теперь черная река разделяет их.

Хабаров стоит по колено в снегу. Его волосы треплет метель. На нем строгий черный костюм, белая рубашка с застегнутым воротом.

Она кричит:

– Саша! Ты как там оказался? Тебе же холодно!

Он грустно улыбается.

– Уже нет.

– Я… Я сейчас переберусь к тебе. Подожди. Ты только не уходи! Здесь где-то должен быть брод или лодка…

– Нет! – он делает протестующий жест. – Тебе нельзя сюда! А… а… я должен остаться.

– Не гони меня!

– Оставь меня. Так мне будет легче. Есть моменты в жизни, через которые человек должен пройти один. Сам. Понимаешь? Ты поможешь мне, если я буду знать, что ты не будешь жалеть и плакать обо мне. Ты сделаешь это ради меня: не будешь жалеть и плакать?