Сиверсия

Она все-таки нашла брод. По скользким камням все-таки перебралась на ту сторону. Она крепко взяла его за руку, потащила назад, за собой.

– Нет, нет, нет… – шептала она, как молитву. – Нет! – сквозь слезы кричала она. – Господи, не-е-е-ет!

Его лицо, его фигура, его рука, крепко сжимавшая ее руку, исчезали, просто растворялись, рассеиваясь в светло-сиреневый туман. Такой туман увековечил в своих полотнах Клод Моне.

– Лина! Линочка, успокойся! Все хорошо. Это – дурной сон! Посмотри на меня. Лина, посмотри на меня! Все хорошо… – Тасманов испуганно тряс ее за плечи. – Все будет хорошо! Это сон!

От ее взгляда, скорбного, строгого, чужого мурашки побежали по спине Тасманова.

Алина упрямо качнула головой.

– Это не сон, Леша…

Хабаров запустил мотор, погонял его на разных оборотах и резво сдал назад, обеспечивая место для разгона.

Теперь между быть и не быть немногим больше двухсот метров. Он отпустил сцепление, вжал в пол педаль газа и устало закрыл глаза. Больше не было страха, не было боли и его тоже не было…

Алина с силой оттолкнула Тасманова, бросилась из дома на улицу.

Она бежала через поле к реке. Ее босые ноги тонули в глубоком снегу, но догнать ее было невозможно.

– Не смей! – кричала она. – Тормози! Не смей!

Полными ужаса глазами Хабаров видел, как по мосту, навстречу летящей к пропасти машине бежит она – любимая, единственная, родная.

Еще мгновение – и машина собьет ее.

Но еще до осознания такого исхода он автоматически делает то, что должен: уводит руль чуть вправо, резко, очень резко срывает ручник и крутит руль влево, чуть обозначив направление, машину разворачивает, он выжимает сцепление, включает первую, разворот на сто восемьдесят градусов почти закончен, он отпускает ручник и возвращает руль в исходное положение, бросает сцепление и – газ в пол…

Он сидел в оцепенении, тупо глядя перед собой. У него была стопроцентная уверенность в том, что вот сейчас в машину сядет она или не сядет, а просто подойдет к его дверце, откроет ее и…

Хабаров нервно кусал губы, тщетно подыскивая, как бы оправдаться.

Но ее почему-то не было.

Он открыл дверцу, вывалился из машины.

Джип стоял в полуметре от обрыва.

«Она же бежала ко мне над пропастью! Это она спасла меня… Ее любовь…»

Хабаров привалился спиной к колесу.

Ветер рвал его волосы, швырял колючие льдинки снега прямо в лицо. Он сидел не шевелясь, пытаясь почувствовать, уловить признаки возвращавшейся к нему жизни.

Утром она провожала его в аэропорт.

– Саша, можно я полечу с тобой?

– Алина, отпусти меня…

– Если ты полагаешь, что разница в девять часовых поясов поставит твои мозги на место, изволь!

– Спасибо тебе.

Она порывисто обняла его.

– Возвращайся скорей!

Он был холоден. Он подхватил сумку и, не оглядываясь, пошел к самолету.

Лавриков сменился после дежурства и, стоя на остановке, соображал, как быстрее добраться домой. Служебный «Соболь», увозивший со смены ребят, ушел без него: уж очень тщательно Сомов разъяснял ему должностные обязанности командира взвода спасателей, временное исполнение которых на время отпуска Хабарова поручили ему.

– Женя, садись!

Лавриков немало удивился, увидев машину Хабарова и Алину за рулем.

– Привет, солнце!

Он неуклюже чмокнул Алину в щеку.

– Саня где?

– Улетел в Приморье на несколько дней.

– Когда?

– Сегодня.

– Зачем ты его отпустила?

– Он меня не спрашивал. Умер его старый знакомый, у которого мы гостили в тайге. Саша полетел его хоронить.

– Черт! Не надо было его отпускать! Где он теперь? Где его искать?

– Женя, хоть ты объясни мне, что происходит?! Саша творит не пойми что, брат молчит, ты – туда же!

Лавриков отчаянно махнул рукой.

– А-а-а, пропади всё! Опять я – крайний! Умирать он полетел! Понимаешь?!

Алина кивнула. Лавриков притих, ожидая бури эмоций и потока слез. Вдруг она улыбнулась и очень буднично сказала:

– Съезди со мной в автосервис. Саша сказал, нужно посмотреть подвеску, заменить тормозные колодки, отремонтировать стояночный тормоз и резину поменять.

– Алина, ты меня слышала?

– Женя, с ним все будет хорошо. Беду я бы чувствовала.

– Когда обратно, командир? – пилот вертолета Миша Данилов пытался перекричать шум двигателя и стрекот лопастей.

– Чего? – переспросил Хабаров.

Он надел наушники и щелкнул тумблером внутренней связи.

– Когда обратно, спрашиваю?

– Не знаю пока. Я тебе со спутникового позвоню.

– Номер не потеряй! Вот она, твоя избушка! – Данилов показал пальцем вниз. – Знахарь здесь живет. Я к нему людей вожу. Мертвого, говорят, поднимет! Ты зачем к нему?

– Помер он. Надо похоронить.

– Жалко! Приготовься, садимся.

Ми-2 завис в полуметре от земли, взбивая лопастями снежные вихри.

Хабаров бросил в снег здоровенный рюкзак, потом спрыгнул сам, увязнув по грудь в сугробе, и дал отмашку.

Взревев двигателями, вертолет резво пошел на взлет. Еще минута, и оранжево-синяя винтокрылая машина МЧС исчезла из виду, нырнув за гребень тайги. Еще какое-то время было слышно ее затихающее стрекотание, потом тайгу вновь укутала девственная тишина.