Сиверсия

Данилов совсем выбился из сил. Он судорожно хватал ртом воздух, то и дело заходясь в страшном приступе кашля. Вдруг в ушах зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные круги, сердце задрожало, как заячий хвост.

– Не могу больше…

Он лег в снег, сомкнул заиндевевшие ресницы, затих. Сон на мягких лапах уже крался к нему по сугробу. Он все же уснул. Ему приснилось, что он что есть мочи орет сам на себя: «Данилов, встать! Встать, говнюк! Разъе…ный п…р!» От этого крика он очнулся.

Хабаров лежал в сугробе. Он развязал обмотанный вокруг головы шарф и теперь ощупывал голову.

– Очухался, москальская морда! Слава Всевышнему!

Данилов погладил нывшую левую руку, на его лице застыло страдальческое выражение.

– Голова раскалывается. Саня, напомни мне, мы пили или летали?

– Уж, лучше б мы, Мишаня, пили, чем так летать!

Данилов кивнул, довольно подытожил:

– Сознание не спутано. Поведение адекватно ситуации.

Хабаров попробовал сесть, но не удержал равновесие и рухнул в снег.

– Ну, кто ж так с разбитой башкой прыгает?! – заорал Данилов. – Потихоньку, потихоньку надо!

Хабаров зажмурился. Дыхание перехватило, что-то тяжелое, словно медведь, навалилось на спину, в висках острыми молоточками замолотил пульс. Голову рвало на части, так что хотелось одного – орать во все горло от боли или, на худой конец, опять потерять сознание, а там незаметно уснуть. Остальное доделает мороз.

«Какая разница, раньше, позже…» – устало подумал Хабаров.

Дрожащей от перенесенной нагрузки правой рукой Данилов не сразу нашел звонивший телефон.

– Северный полюс на проводе! Пока живой. Данилов слушает! – с вызовом выкрикнул он в трубку. – Минутку… – он сбавил обороты. – Я сейчас передам ему трубку.

Он прижал телефон к уху лежавшего в снегу Хабарова.

Сквозь континент, сквозь метели, сквозь непроходимые таежные чащи, через спутник, среди звезд, летел ее голос. Голос проникал в самое сердце. Он был чистый, точно хрустальный. Голос был частью ее, милой, любимой, родной, единственной.

– Саша, ты слышишь меня? Здравствуй…

Хабаров знал, нужно собраться с силами, подобрать слова, чтобы попрощаться, потому что до утра он не дотянет. Он благодарил Бога за возможность сказать ей последнее прости. Слезы навернулись на глаза от расслабляющей жалости к себе и к ней. Он вдохнул раз, потом еще…

– Рад тебя слышать. Здравствуй, солнышко.

– А мне бы никогда не слышать тебя и забыть навсегда о твоем существовании! Я столько нервов не тратила за всю свою жизнь, как за полмесяца с тобой. Я с тобою так постарела! Я ушла от тебя, Хабаров. Я звоню это тебе сказать, – в голосе зазвучал металл. – Я от тебя устала. Мне жаль тебя, по-бабьи. Правда, жаль. До слез. Но жалость – не любовь. Есть человек, который действительно любит меня. Я говорю о Женьке Лаврикове. Женя всегда рядом. Он хочет, чтобы мне было хорошо. Если бы не его поддержка… Ты слышишь меня, Хабаров? Алло? Ты слышишь меня?!

Он кивнул, потом произнес:

– Слышу.

– Мне не нравится этот тон! Изволь быть любезным. Свой характер следующей дуре будешь показывать! – с некоторой горячностью продолжала она. – Я ухожу от тебя! К другу твоему ухожу! А ты… Ты даже не пытаешься меня удержать?! Скотина!

Только теперь до него начал доходить смысл этого неожиданного, несуразного разговора.

– Лина, поганая шутка.

– Я отдираю тебя вместе с кожей! Мне больно! Я звоню тебе, чтобы пошутить! – она нервно рассмеялась. – Ты свинья, Хабаров! Эгоистичная свинья! Да, извини за меркантильность, чуть не забыла, с тебя три тысячи на аборт! Для меня это принципиально. Я хочу, чтобы ты понял: пути назад нет, в наших отношениях стоит жирная точка! Мне не нужен ребенок от тебя. Вырастет такой же двуличной сволочью. А я… Я буду счастливой! Вот увидишь! Ты задохнешься от зависти! Тогда… Тогда ты поймешь, как много ты потерял!

В его волосы набился снег, теперь они казались абсолютно седыми.

Сосредоточенно глядя в одну точку, Хабаров слушал монотонные короткие гудки. Во всей вселенной не осталось ничего, кроме этих монотонных коротких телефонных гудков, которые разносил по миру ветер.

«Она бросила меня. Бросила, когда больше всего на свете была нужна! Предала. Она предала меня! Предала! Предала-а-а!»

– На! Тварь! Позвони! Позвони еще! На! – орал Хабаров в истерике и что было сил молотил телефоном о пень.

Он успокоился только тогда, когда телефон рассыпался на мелкие детали, смешавшиеся со снегом.

Тяжело дыша, он лежал в сугробе, и начинавшаяся метель постепенно заметала его.

Жадная жизнь. Она дала ему все, что он хотел, потом разом отняла. Жадная…

«Мне бы никогда не слышать тебя… Не слышать тебя… Не слышать тебя…Я ушла от тебя… Ушла…Ушла…Ушла… Мне жаль тебя… Жаль тебя… Жаль тебя… Я ушла от тебя… Женька любит меня… Женька любит меня… Женька… Женька…»

Хабаров обхватил голову руками, пригнулся к заснеженной земле, сжался в комок, не желая больше слышать этих ее слов. Но слова не исчезали, теперь они звучали нагло, даже с издевкой.