Сиверсия

– Мама на старой даче уют создавала. Ее не стало, и уюта не стало. Там слишком много воспоминаний осталось. Жена, дочурки, мама, друзья… Их дух там витает. Мне было тяжело туда приезжать…

Лавриков усмехнулся.

– Не прошу прощения!

Молчание. Только секундная стрелка часов на стене мерно отщелкивает удар за ударом.

– Как он? – осторожно спросил Чаев.

– Нормально.

– А подробнее?

– Живет…

– Его долю на его счет в банке я регулярно перечислял все это время.

– Что ж ты все деньгами-то меряешь?

– Больше нечем.

Чаев взял сигарету, закурил и, не глядя на Лаврикова, сказал:

– Увидеть его хотел. Поговорить. К дому вечером подъеду, смотрю на окна и не могу заставить себя страх преодолеть. Сижу, коньяк пью… – Чаев смущенно потер глаза, усмехнулся. – Черт бы побрал эту жизнь совсем!

– Коньяк он пьет! Ты вспомни лучше, как в лицо Сане проклятия орал, как ни минуты не сомневался, что суд прав. Вспомни и заглохни с соплями своими!

Лавриков бесцеремонно распахнул холодильник, вытащил бутылку пива, приложился к горлышку и одним махом выпил. Рукавом отер губы.

– Другое дело! С этого надо было начинать. Пойду я.

Он встал и пошел к выходу.

– Женя!

– Чего тебе? Теперь-то чего тебе надо?! Помнишь, как у вас с Саней куртка кожаная была – одна на двоих? Помнишь, как жевательную резинку меняли на пачку заморского «Кэмэла»? Как он тебя из машины горящей вытаскивал, помнишь? Все орали: беги, мол, сейчас рванет… Хабаров тебя не бросил. Что ж ты его?! В тебе же его кровь. Вспомни, как в Кубинке на автогонках накрылся. Забыл?! А то, что он по навету, по подставе дешевой девять лет, как девять кругов ада… Он же другом твоим был. Не год. Не два. Жизнь целую! Один ты. Плохо тебе. Меня ты подобрал потому, что вину свою чувствуешь. Вот и решил пожалеть себя. Потому что все лучшее в жизни у тебя там осталось. Сидишь в своем идеальном мавзолее, паркет полируешь. Витька, я ж тебя другим помню!

Лавриков рывком поднял воротник меховой куртки и не оглянувшись пошел в метель.

Настенные часы в холле прошелестели восемь. Мелодичный звук десятка колокольчиков пробежал по опустевшему редакционному коридору, нырнул в приоткрытую дверь кабинета и затаился, замер где-то в дальнем углу, под столом, у старенького системного блока компьютера.

Алина сосредоточенно смотрела на экран монитора с незавершенной статьей. То обстоятельство, что короткий предновогодний рабочий день закончился два часа назад, ее, похоже, не заботило. Время от времени Алина шевелила компьютерной мышкой, убирая то и дело появляющуюся заставку с плавающими в аквариуме рыбами, но к клавиатуре не притрагивалась. Работа не шла.

Она хандрила. Хандрила с тех самых пор, как, проснувшись рано утром на даче Лаврикова, обнаружила, что Хабаров исчез, не оставив ни записки, ни обещания позвонить. Хотя в то же утро у поднятого по тревоге Лаврикова Алина узнала и адрес, и телефон, к Хабарову она не поехала и звонить не стала.

От воспоминаний ныло сердце:

«– …Ну почему, почему ты не разыскал меня, Саша?!

– Не был уверен, что это хорошая мысль…»

«Интересно, что тяжелее – ждать и не дождаться или иметь и потерять?» – подумала она.

– Ты как окно в вагоне электрички с надписью «Закрыто на зиму»… – вслух сказала она и вытерла слезы.

– Выбрасываешь белый флаг?

Алина вздрогнула, обернулась.

Хабаров стоял в дверях.

Словно боясь, что он исчезнет, растворится, подобно миражу, она кинулась к нему и крепко обняла.

– Лин, что же мы мучаем друг друга?

– Это ты меня мучаешь…

Электрический свет фар выхватил из темноты припорошенную снегом дорожку к дому, засыпанные снегом кусты жасмина и одинокую человеческую фигуру у крыльца.

– Поздно возвращаешься, – с упреком произнес порядком продрогший Лавриков. – Сообрази поесть чего-нибудь. Я поставлю машину.

Алина растерялась.

– Женя?! Откуда ты здесь?

– От верблюда… – буркнул тот и юркнул за руль.

Прошелестев шинами, «Мазда» исчезла в чреве гаража.

Джип Хабарова въехал во двор и остановился у дверей дома.

– Однако… – философски изрек вышедший из джипа Хабаров. – Ты специально притащила меня сюда?

Алина смутилась.

– Перестань, Саша!

– Еще не начинал. Скажи, неужели это обязательная процедура: битва за бабу? Ты не можешь нас от этого избавить?

– О! Салют конкуренту! – Лавриков протянул Хабарову руку.

– Здравствуй, Женя.

Рукопожатие было крепким.

– Ребята, я прошу вас, только не ссорьтесь! – Алина взяла мужчин за руки.

– Кто ссорится?! Мы ссоримся?! – изумился Лавриков. – Давай, любимая, дерзай! Я сегодня не в тонусе. Я ведь случайно зашел. Думал, чаю…

Махнув на прощанье рукой, быстрым пружинистым шагом Лавриков пошел прочь, туда, где в рыжих электрических сумерках бесилась метель.

Они неотрывно смотрели ему вслед. Первой очнулась Алина.

– Холодно…

– Это ты постаралась.

Кончиками пальцев Хабаров коснулся ее щеки. В его глазах застыли боль и сожаление. Поймав его взгляд, Алина прошептала:

– Не уходи…

Пальцами он коснулся ее губ, не дал продолжить.

Ей стало страшно. Она закрыла глаза.