Сивилла

   – Сивилла, – сообщила Вики, – не осознавала своих взаимоотношений с Богом до тех пор, пока не узнала обо всех нас. Видите ли, доктор Уилбур, она всегда полагала, что ее особое состояние является чем-то дурным. Маленькой девочкой она считала, что это какая-то форма наказания, проделки Сатаны. Когда вы рассказали ей про нас, старое ощущение греховности вернулось, хотя теперь она не так уверена насчет Сатаны. Сивилла часто задумывается, – продолжала Вики, – не прогневила ли она чем-нибудь Бога. Кроме того, она не уверена, всегда ли праведны мотивы ее поступков. Она беспокоится, что слова – все эти разговоры, которые здесь ведутся, – поначалу принесут облегчение, но потом заставят взглянуть правде в глаза. – Вики задумчиво оперлась подбородком на руку. – Сивилла боится, что если она начнет выздоравливать, то случится что-то ужасное. Как будто змий собирается вновь добраться до нее, хотя змий этот потерял свое имя.

   К Рождеству Сивилла стала ощущать беспокойство по поводу курса зоологии и эволюции, который слушала в Колумбийском университете. Вместе с доктором Уилбур она перечитывала отрывки из «Происхождения видов» и «Происхождения человека» Дарвина. Сивилле было трудно примириться с тем, что телесная структура человека носит следы происхождения от низших животных форм.

   – Мы – дети Божии, – настаивала Сивилла. – В конце концов, эволюция – всего лишь гипотеза.

   Вопрос об эволюции заставил Майка сказать: «Вот видите, дедушка был не прав», а Мэри заметить: «Не важно, каким было наше происхождение, важно то, как мы строим свою жизнь». Пегги Лу фыркнула: «Животные имеют такую свободу, какой мы в нашей церкви никогда не имели», а вооружившаяся с недавних пор скептицизмом Ванесса съязвила: «Какое облегчение не быть творением Божьим в обязательном порядке».

   Анализ перешел от религии в Уиллоу-Корнерсе к религии в Омахе, где змий из детства стал менее грозным. В Омахе прихожане были лучше образованными, менее косными, более гуманистично настроенными, чем в Уиллоу-Корнерсе. Пастор Уэбер, священник и проповедник, признавал в Сивилле художника и понимал, какое подавляющее воздействие оказывает на нее – изолированного, единственного ребенка в семье, не чувствующего смягчающего влияния других молодых людей, – слишком буквальная интерпретация их веры. Пастор Уэбер выводил Сивиллу из изоляции в центр внимания.

   «…И посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади».

   Голос пастора Уэбера, звучный, вибрирующий, гремел в церкви в Омахе во время воскресной всенощной.

   «И первое животное было подобно льву… и… имело по шести крыл вокруг…»

   Аудитория из пятисот человек переводила взгляды с проповедника на помост, стоявший тремя метрами выше его, на мольберт с плотной бумагой для рисования, простиравшийся во всю ширину церкви. Следуя за лучами ярких ламп, освещавших помост, прихожане сосредоточивали внимание на хрупкой женской фигурке в голубом шифоновом платье с маленьким белым передником – на Сивилле.

   Сивилла, легкая, воздушная в этих потоках света – «ангельская», как описал ее один из наблюдателей, – быстрыми штрихами оживляла на бумаге этого льва с орлиными крыльями. Аудитория, затаив дыхание, наблюдала за ней.

   По мере того как проповедник рассказывал о втором звере, похожем на медведя, с тремя клыками во рту, а потом о третьем звере, подобном барсу, но о четырех головах, на спине у которого четыре птичьих крыла, – звери эти, один за другим, появлялись на бумаге.

   Продолжая иллюстрировать Писание, переводя слова проповедника в картины, Сивилла рисовала четвертого зверя, страшного и ужасного, весьма сильного, с железными зубами и десятью рогами.

   «Я смотрел на эти рога, и вот, вышел между ними еще небольшой рог…»

   «Даниил считает, – объяснял проповедник аудитории, – что начали мы хорошо, что человек был сотворен совершенным, а потом произошла дегенерация. Мы не происходим от животных – мы опускаемся к животным, становимся подобными им».

   Фигуры, перестав быть живыми, превратились в абстрактную иллюстрацию к положениям проповедника.

   «Человек стал столь грешным, – предупреждал голос проповедника, – что Господу пришлось создать специального зверя для того, чтобы описать это грешное порождение».

   На бумаге, тремя метрами выше проповедника, мазки черного мелка творили абстракцию вспыхнувшего Божьего гнева.

   В течение трех воскресений подряд легкая фигурка с твердой рукой стояла на этом помосте. Прихожане были заворожены происходящим. Родители Сивиллы откровенно гордились дочерью. Пастор Уэбер был доволен тем, что Сивилла Дорсетт сумела наглядно проиллюстрировать его философию.

   Но сама Сивилла, рассматривая свои рисунки по окончании этих воскресных ночных представлений, удивлялась тому, как это могло получиться, что на бумаге отразилось нечто большее, чем то, что она рисовала.

   21. Гроздья гнева