Сивилла

   – Не понимаю, откуда вы это знаете, – запротестовала Нэнси. – Мать может быть похоронена в Канзас-Сити, но все равно взрываться в моем мозгу. Кроме того, я могла бы назвать много всяких других взрывов, и я не понимаю, как бы вам удалось предотвратить их. Вы не можете удержать газовую горелку или плиту от взрыва.

   – В вашем доме нет газовой плиты. – Доктор пыталась успокоить страх Нэнси при помощи реалистических, практических замечаний.

   Губы Нэнси дрогнули в короткой усмешке, и она дурашливо ответила:

   – Ну, она, наверное, здорово пшикает, когда взрывается. – Страх вернулся к ней, и она добавила: – Но нельзя удержать от взрыва весь мир. Вот тогда пшикнет по-настоящему.

   – Мир не собирается взрываться, Нэнси, – сказала доктор Уилбур.

   – Зачем же тогда строят убежища по программе гражданской обороны? – тут же парировала Нэнси. – Почему везде видны знаки конца? Сатана разрушит этот мир, а Бог заново отстроит его, сделав совершенным, так что больше не будет греха. Во время последней войны – Армагеддона – все будет разрушено, как написано в Пророчествах.

   – Это время еще не наступило. – Доктор Уилбур была полна решимости освободить Нэнси от ее навязчивых идей.

   – Перед концом света, как учат нас Пророчества, – продолжала Нэнси, не обращая внимания на то, что ее прервали, – реки пересохнут и станут подобны крови. Пророчества говорят нам также, что перед концом к власти придут католики, которые будут контролировать правительство и сознание людей. На наших глазах происходит именно это. Каждый день мы читаем о загрязненных реках. Эти загрязнения и есть та «кровь», о которой говорят Пророчества. А поскольку долго без воды не проживешь, все мы умрем, как говорится в Пророчествах. Пророчество о католиках тоже сбылось. Католики начали давно – с постройки школ и колледжей. Но до тысяча девятьсот тридцать шестого или тридцать девятого года – я точно не знаю – они не могли сделать больше. Во всяком случае, они не могли сделать больше до тех пор, пока Ватикан не признали свободным государством с правом высказываться. И вот с этого времени католики стали более могущественными. Настанет время, доктор Уилбур, когда, если вы не будете почитать их священников, кардиналов и пап, вам будет житься, как евреям при нацистах. Католики собираются захватывать все больше и больше власти. И если бы у нас было хоть немного соображения, мы бы не позволили никакому католику баллотироваться в президенты. Если они доберутся до власти, то захватят контроль над образованием. Католический комиссар по образованию для них даже важнее, чем президент. Они знают, что, контролируя детей, смогут контролировать и родителей. Они не упустят ни единого шанса, чтобы поработить нас.

   Нэнси тревожно металась по комнате. Обернувшись к доктору, она заявила:

   – Я никогда не стану католичкой. Я никогда-никогда не буду делать то, что они мне прикажут, и я боюсь того, что они станут творить. Я не хочу, чтобы меня бросили в тюрьму. Но все равно не буду делать то, что они потребуют от меня.

   Скрытые симптомы истерии вышли наружу. Мощное крещендо сильных эмоций заполнило небольшое помещение подобно звукам большого оркестра. Нэнси без сил упала на кушетку.

   – Доктор, – она с трудом шевелила языком, – иногда я так боюсь всего этого, что мне хочется умереть прямо на месте.

   Доктор Уилбур тихо и спокойно ответила:

   – Зачем вам умирать? Слишком многое пришлось бы оставить здесь. Хороших людей. Интересные занятия. Музыку, живопись, природу. – И добавила многозначительно: – Возможность объединиться с Сивиллой и обрести себя.

   Настроение пациентки резко сменилось. Вместо страха появился гнев и инстинкт самосохранения.

   – Зачем вы загоняете меня в угол? – спросила Нэнси.

   – Дорогая моя, я не загоняю вас в угол, – успокаивающим тоном ответила доктор. – Я просто пытаюсь заставить вас понять, что нет причин умирать.

   – Нет причин? – задумчиво переспросила Нэнси. – Есть причины личные, есть и общественные.

   – Каковы же личные причины? – тихо спросила доктор, прекрасно сознавая, что, несмотря на все предыдущие бурные высказывания, первый настоящий контакт с Нэнси возникает только сейчас.

   – О, – ответила Нэнси, – все мы стараемся заставить Сивиллу что-то делать, и ни у кого ничего не получается. Суще ствование, связанное с Сивиллой, – это постоянное разоча рование. Поэтому я сержусь и боюсь. А иногда мне хочется свернуться как младенцу и снять с себя всю ответственность. Но вообще я очень близка с обеими Пегги, а вы зна ете, как они относятся к Сивилле. Сивилла все время заставляет Пегги Лу кипеть.

   Неожиданно снова расслабившись, Нэнси пояснила:

   – Я так близка с обеими Пегги, что взяла у них вторые имена. Но они пользуются фамилией Дорсетт. Я – нет. Я – Нэнси Лу Энн Болдуин. Мисс Болдуин была учительницей, которой воображала себя Сивилла в то время, когда появилась я.

   – А какие другие личные вопросы беспокоят вас, Нэнси? – поинтересовалась доктор. – Что бы вы хотели делать, но не можете?