Читаем Сивилла полностью

   И без того напряженная, она еще больше напряглась, наблюдая за ними. Мисс Торстон умела поддерживать дисциплину, и в ее классе не случилось бы такой безумной суматохи. Зато Сивилла всегда слышала, что мисс Хендерсон не умеет держать в руках класс. Судя по поведению детей, ей вдруг показалось, что это, в конце концов, и должен быть класс мисс Хендерсон.

   Все это пролетало в ее сознании с такой скоростью, что она была не в состоянии сделать какие-то разумные выводы и совершить единственный осмысленный поступок – отправиться домой. Когда она пришла в себя, классная комната была пуста. Уверившись в том, что остальные дети действительно ушли, Сивилла медленно встала и еще медленнее потащилась в раздевалку.

   В раздевалке выяснилось, что она не одна: мисс Хендерсон надевала там свой плащ. Слишком поздно отступать.

   Помещение это было точно таким же, как третий класс, только на противоположной стороне здания. Вообще, все классные комнаты и все раздевалки были похожи. Ничего незнакомого здесь не было.

   На вешалке оставалась висеть лишь какая-то плотная куртка из клетчатой ткани. Сивилла никогда не видела ее раньше, но подошла, чтобы рассмотреть поближе. Она поискала метку с именем, чтобы выяснить, кому принадлежит куртка. Мисс Торстон всегда требовала, чтобы дети приносили в школу метки со своими именами: одна из них пришивалась к одежде, а другая приклеивалась под крючком на вешалке. Ни под крючком, ни на куртке метки не было. Мисс Хендерсон собралась выходить.

   – Сивилла, – спросила она, – почему ты не надеваешь куртку? Что случилось? Ты не собираешься домой на ланч?

   Вместо того чтобы ответить, Сивилла продолжала смотреть на незнакомую куртку, думая, что нет ничего удивительного в том, что мисс Хендерсон знает ее имя. В таком маленьком городке, как Уиллоу-Корнерс, все знают всех.

   Мисс Хендерсон повторила:

   – Ты не собираешься домой на ланч?

   Тогда, чувствуя на себе взгляд мисс Хендерсон, Сивилла наконец надела куртку. Куртка сидела на ней отлично. Мисс Хендерсон вышла. Но Сивилла еще некоторое время слонялась по помещению, пока не уверилась в том, что учительница ушла достаточно далеко и не встретится с ней на лестнице.

   Сивилла медленно покинула старинное школьное здание из красного кирпича. На ближайшем углу через дорогу стоял большой дом с черными ставнями. Ее дом. Прежде чем пересечь проезжую часть, она осмотрелась – не видит ли ее кто-нибудь. Удостоверившись, что никто на нее не смотрит, она перешла улицу.

   Топ, поджидающий на парадном крыльце, рыкнул в знак приветствия. Сивилла быстро потрепала его по загривку и проскользнула в дом. Ей хотелось оказаться внутри, среди знакомых вещей. Не терпелось убедиться в том, что все это замешательство, происшедшее в школе, как-то затухнет дома.

   Однако в небольшой прихожей ее надежды рухнули. Когда она вешала клетчатую куртку в стенной шкаф, выяснилось, что она не помнит ни одного из предметов одежды, которые там висели. В глаза лезло что-то незнакомое – красное, зеленое и желтое. Резко отвернувшись от шкафа, Сивилла стала подниматься по лестнице к верхней спальне, где жили бабушка с дедушкой во время последней болезни бабушки. Дополнительная дверь в эту комнату была заложена кирпичом и заштукатурена; странно, что они сделали это так быстро. В гостиной обнаружилось, что некоторая бабушкина мебель перекочевала сюда. Как быстро все переставили! А что это на полке? Радио! Они колебались по поводу покупки радио, так как дедушка говорил, что оно – дело рук дьявола.

   Из кухни ее окликнула мать:

   – Это ты, Пегги? Поздно ты сегодня.

   Опять это прозвище. Мать, которой не нравилось имя Сивилла, придумала звать ее Пегги Луизиана. Когда она была послушной или веселой, то есть нравилась матери, мать называла ее Пегги Луизиана, Пегги Лу, Пегги Энн или просто Пегги. Видимо, сегодня она нравилась матери.

   Сивилла с тревогой отметила, что кухня выкрашена в светло-зеленый цвет. Когда она в последний раз видела ее, кухня была белой.

   – Мне нравилась белая кухня, – сказала Сивилла.

   – Мы все переделали в прошлом году, – ответила мать.

   «В прошлом году?» – удивилась Сивилла.

   Отец в ожидании ланча сидел на застекленной террасе и читал журнал по архитектуре. Сивилла подошла, чтобы поговорить с ним. Здесь, на террасе, было ее место для игр. Возле окна она держала своих кукол. Куклы, как всегда, находились на своем месте. Но их стало больше. Откуда взялась эта большая красивая кукла со светлыми волосами, веселым лицом и белозубой улыбкой? Это была не ее кукла.

   Отец оторвал взгляд от журнала.

   – Сивилла, – сказал он, впервые обратив на нее внимание, – ты не слишком поздно?

   – Папа, – пробормотала она, – а что это за большая кукла?

   – Ты решила со мной поиграть? – ответил он. – Ее зовут Нэнси Джин. Ты выиграла ее на конкурсе и очень этому радовалась.

   Сивилла ничего не ответила.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза
Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза