Сивилла

   В столовой обеденный стол был накрыт на четверых, а не на троих. Кем мог быть этот четвертый? Гостей у них, судя по всему, не было. На сей раз, однако, она решила не задавать вопросов. Она была слишком потрясена этой куклой – Нэнси Джин.

   Раздался стук деревянной ноги, знакомый стук, всегда предвещавший окончание ее визита к бабушке, – эти «тук-тук-тук», которые всегда пугали ее. Дедушка во все сто восемьдесят сантиметров своего роста, со своей лысой головой и козлиной бородкой. Что он здесь делает? Зачем ему сидеть за их столом? Бабушка с дедушкой, жили ли они наверху или внизу, всегда питались отдельно. Обе семьи ели сами по себе и не лезли друг к другу. Такое было правило у бабушки. Но бабушка умерла. Только что умерла, а правила уже нарушили.

   Отец произнес благодарственную молитву. Мать принесла еду. Блюдо с жареной картошкой дважды обошло стол. Немножко картошки осталось. Отец Сивиллы взял блюдо и сказал своему отцу:

   – Папа, вот еще немножко картошки.

   – Ему предложили уже дважды, – язвительно заметила мать.

   – Он тебя услышит, – сказал отец, болезненно покривившись.

   – «Он тебя услышит», – передразнила его мать. – Никого он не услышит. Он совершенно глух, и ты об этом знаешь.

Действительно, дедушка ничего не услышал. Он продолжал очень громко говорить, рассказывая все ту же старую историю про Армагеддон, про последнюю битву на земле, которая произойдет перед концом света. Он говорил про альфу и омегу, про начало и конец. Он говорил про семь казней Божьих, про войну, которая грядет из Китая, и про то, как Соединенные Штаты объединятся с Россией против Китая. Он говорил про то, как католики войдут в силу и как в один ужасный день у них появится президент-католик.

   – Католика-президента у нас никогда не будет, – отрезала Хэтти.

   – Запомни мои слова, – сказал дедушка Сивилле. – Это время настанет. Если мы не уследим, католики станут править миром. Эти католики втянут нас в бесконечные неприятности, которые будут продолжаться до конца света!

   Мать сменила предмет разговора.

   – Уиллард, – сказала она, – я сегодня получила письмо от Аниты.

   – И что же она пишет? – спросил отец. Повернувшись к Сивилле, он заметил: – Я никогда не забуду, каким молодцом ты была, когда взяла на себя заботы о маленькой Анитиной Элли на эти несколько недель после бабушкиных похорон, пока они жили у нас.

   Недель после похорон? Заботы об Элли? О чем он говорит? Она абсолютно ничего не делала с Элли. И она ничего не знает про эти недели после похорон. Сивилла впала в замешательство. Когда же происходили эти похороны? Разве не только что?

   Тогда Сивилла взглянула прямо на мать и сделала то, что посчитала смелым ходом.

   – Мама, – спросила она, – в каком классе я учусь?

   – «В каком классе я учусь?» – эхом откликнулась мать. – Это глупый вопрос.

   Они не ответили ей, не поняли, как это для нее важно. Их это не озаботило. Но что она могла бы рассказать им, если бы они что-то почувствовали? Даже если бы она попробовала, то не знала бы, с чего начать.<

>   Мать повернулась к ней и сказала:

   – Что с тобой случилось? Ты ужасно тихая. Ты сегодня какая-то другая.

   Дедушка, увидев, какой подавленной стала внучка после этих слов матери, заявил:

   – Христиане должны всегда улыбаться. Грешно не улыбаться.

   Отец собрался уходить:

   – Я обещал миссис Крамер вернуться на склад к половине второго.

   Отец Сивиллы работал в хозяйственном магазине с тех пор, как они вернулись назад с фермы, где прожили недолгое время в качестве экономической меры, потеряв деньги во время Великой депрессии. Сивилла с матерью вернулись раньше, чтобы она могла начать ходить в детский сад. Потом отец поступил работать в магазин миссис Крамер. Они опять жили в своем старом доме с бабушкой и дедушкой, пользуясь отдельными лестницами. Теперь, похоже, дедушка жил вместе с ними.

   Дедушка встал, чтобы отправиться к себе наверх.

   – Взбодрись, Сивилла, – сказал он. – Если ты будешь веселой и улыбающейся, жизнь перестанет пугать тебя.

   Он стукнулся об угол обеденного стола.

   – Такой неуклюжий, – сказала мать. – Стукается обо все. Он так часто ударяется о дверной косяк, что там уже пооблетела штукатурка.

   Сивилла сидела и помалкивала.

   – Не знаю, что такое сегодня с тобой случилось, – сказала ей мать. – Ты сама не своя. Буквально сама не своя.

   Сивилла подошла к стенному шкафу. Продолжая искать свой красный шерстяной плащ, который так и не нашелся в школьной раздевалке, она, по-видимому, попусту теряла время.

   Мать последовала за ней.

   – Кстати, – сказала она, – я хотела бы, чтобы ты после школы забежала к миссис Шварцбард. Она хочет что-то передать мне.

   – Кто такая миссис Шварцбард? – спросила Сивилла.

   – Ты прекрасно знаешь, кто она такая, – ответила мать.

   Сивилла, которая никогда в жизни не слышала этого имени, боялась углубляться в дискуссию. Она просто смотрела на этот пугающий ее шкаф с множеством незнакомых вещей, зримых символов непонятных событий, окружавших ее в этот загадочный день.

   – Чего ты ждешь? – спросила ее мать. – Мисс Хендерсон рассердится, если ты опоздаешь.