Сизополь

– В принципе, даа, – протянула она задумчиво, – Вокруг меня кружат новые друзья – ревнивый бандюган Глеб Медведьевич и очень ревнивый фэшник Дмитрий Владимирович, шарлатан-гастролёр. Вот думаю, не обрести ли целостность, соединив в себе противоположности?

Верин делал вид, что занят бумагами и старался на нас не глядеть, поэтому целовал её со страстью старшеклассника, впервые добравшегося до женских ланит, а ей удалось запустить руку в мои трусы. На обратном пути в камеру я представлял лица самых отзывчивых депутатов, узнай они в какую именно бездну сдали по 500 рублей.

Меня вывели из следственного комитета в наручниках, жена и Верин садились в машины, припаркованные рядом. Следователь втиснул отвисшее брюшко в пролетарски безвкусный и давно немытый Hover. Любимое создание грациозно впорхнуло в «Мерседес». Хрупкая и плавная на контрасте с суровыми, четкими линиями Гелендвагена, она смотрелась божественно как укротительница с пумой. На встрече рассказала, что во время обыска просила не арестовывать машину поскольку предстоит много перемещений по разным моим вопросам.

– Ничего, пешком походите! – с нескрываемым превосходством от свершившейся социальной справедливости рявкнул представитель ОБЭПа.

Вместо пререканий с властью жена поинтересовалась как господа предпочитают – с корицей или кардамоном и класть ли сахар. Ребята оживились, отвлеклись от телескопа, она выпросила на день рождения под предлогом наблюдения за подозрительным в своих пристрастиях владельцем соседнего коттеджа, но выглядывала больше каких-то мужиков в спиральной галактике «Сомбреро» и пошли пить кофе. Суровый сотрудник после второй чашки с кардамоном посветлел ликом, расправил хмурую складку меж бровей и дня через три привёз ключи с инструкцией, что машина хоть и арестована, ездить на ней можно без проблем, а если что – писать ему в ватсапп в любое время. Умеет же, зараза, кофий сварить и не переборщить со специями!

Вечером, лежа на шконке, я думал о нефритовом яйце, мечтал о тёплом, пахнущем чёрной Ангеликой теле жены и её непостижимой для меня душе, что даже в критической ситуации умудряется совершить инверсию смыслов и найти удивительное в ужасающей бессмысленности своего существования.

Глава 3. Гена Зеленый

Глупые люди! Несите мне

побольше денег, и вы увидите

как я буду этим доволен!

Даниил Хармс

Из хаты в хату оперативники переводят по им одним известным соображениям. Согласно правилам внутреннего распорядка меня не могли поместить в одну камеру со второходами, чтоб не втянули в тюремную романтику; убийцами, чтоб не научили жить в рамках иной морали; насильниками, что б не учинил самосуд над ними. Постановление частенько нарушалось, но в основном соседями первохода оказывались такие же, как и он сам просвещённые люди – мошенники и взяточники. Плюс воры, грабители, наркоторговцы и прочий обычный тюремный люд. Это радовало, блуждать в сновидениях с каким-нибудь Мосгазом на соседней шконке мне не улыбалось.

Открывалась кормушка и продольный кричал:

– Савкин! Переезжаешь в другую камеру! С вещами на выход!

О причинах спрашивать бесполезно – не скажет, да и не знает. Я собирал вещи, терзаемый разнообразными предчувствиями относительно новых соседей, крутил «рулет» – матрац с постельным бельем, и следовал за продольным по узкому коридору в другой корпус или на другой этаж. Иной раз просто в соседнюю хату. Уверенно входил, громко здоровался, стараясь не смотреть ни на кого конкретно, занимал свободную шконку и налаживал быт и общение с новыми товарищами.

Всякий перевод, а у меня он случался около сорока раз – ещё один шаг на пути к нервному истощению, стресс, иногда нежеланный, а в иные разы долгожданный. Сидишь себе в хате с цивилизованными людьми, примерно одного социального уровня, не слишком шумными, в меру жизнерадостными и менять ничего в жизни не хочется. И напротив, в припрыжку бежишь от нестабильных собеседников, чья дикая весёлость сменяется глубокой депрессией с суицидальными мыслями несколько раз на дню.

На третью неделю заточения меня завели в камеру 39 – шикарную пятиместную локацию с большим окном, правда без занавесок. После вечно галдящей, хищной четырнадцатиместки она казалась просторной, светлой и тихой как келья в Соловецком монастыре.

– Практически Москва-сити – улыбнулся, увидев, что я впечатлён, солидный светлоглазый мужчина средних лет. Я уже встречал эту ухмылку раньше, в шумной камере, но потом его перевели.

Он сказал, что пребывает здесь пятнадцатый месяц и его по части обращения и комфорта, в принципе, всё устраивает.

– Мотают только туда-сюда по хатам, зауютиться не дают.

– Вы сидите в СИЗО больше года? – я ужаснулся, возможно ли такое? Настолько далек каждый вновь заехавший от осознания своих перспектив.

Кроме Геннадия Владимировича, так звали видного дядьку в камере суетился невысокого роста худощавый, но какой-то рыхлый, паренёк, Сеня.

– Ну как по жизни? Нормально всё у вас?8 – заглядывая в глаза поинтересовался он.