Скала Прощания. Том 2

Инген посмотрел на нее как на давно забытую веху, которую видел в начале долгого путешествия. На его губах появилась жуткая улыбка, и он встряхнул тело Амерасу так, что ее голова несколько раз качнулась. Потом поднял окровавленный кулак, сжимавший собачий шлем, и помахал им, охваченный безумной радостью.

– Лесная ведьма мертва! – проревел он. – Я это сделал! Восславь меня, госпожа, я выполнил твой приказ! Он поднял вторую руку к небесам, позволив телу Амерасу, точно ненужному мешку, упасть на землю. Кровь тускло блестела на серой одежде и золотых руках Амерасу, прозрачная рукоять хрустального кинжала торчала в боку. – Я бессмертен! – закричал Королевский Охотник.

Сдавленный стон Саймона эхом раскатился в жуткой тишине Ясиры.

Инген Джеггер медленно повернулся. Он узнал Саймона, и рот Охотника изогнулся в кривой улыбке.

– Ты привел меня к ней, мальчишка.

Темная фигура, покрытая пеплом, поднялась из дымившейся груды обломков у ног Ингена.

– Вениха с’анх! – закричал Джирики и вонзил Индрейю в тело охотника.

Удар Джирики заставил Ингена сделать несколько шагов назад и согнуться вдоль клинка, который Джирики выпустил из рук. Затем Инген Джеггер выпрямился и закашлялся. Кровь стекала из уголка его рта по грязной светлой бороде, но улыбка не исчезла с лица.

– Время Детей Рассвета… подошло к концу, – прохрипел он.

И тут раздалось гудение, и внезапно оказалось, что из широкой груди Ингена торчит полдюжины стрел – он стал похож на ежа.

– Убийство!

На этот раз закричал Саймон. Он вскочил на ноги, удары его сердца в ушах были подобны грому барабанов; он услышал, как запели в полете стрелы – ситхи сделали второй залп, – и бросился к Охотнику. И поднял камень, который сжимал в руке так долго.

– Сеоман! Нет! – закричал Джирики.

Охотник опустился на колени, но не упал.

– Ваша ведьма… мертва, – выдохнул он, поднял руку и указал в сторону приближавшегося Саймона. – Солнце садится…

Еще несколько стрел вошло в его тело, и Инген Джеггер наконец рухнул на землю.

Ненависть, словно пламя, вспыхнула в сердце Саймона, когда он, высоко подняв камень, стоял над Охотником. Лицо Ингена Джеггера еще хранило улыбку, и на миг бледно-голубые глаза остановились на Саймоне. А в следующее мгновение лицо Ингена исчезло под алой кровью, а тело перевернулось после сильнейшего удара. С безмолвным криком ненависти Саймон наклонился и продолжал наносить яростные удары камнем.

Они забрали у меня все. Они смеялись надо мной. Все забрали.

Ярость превратилась в дикую радость. Он почувствовал, как наливается силой. Наконец! Он снова опустил камень на голову Ингена, поднял и опять нанес удар, и так продолжалось до тех пор, пока чьи-то руки не оттащили его в сторону, и Саймон соскользнул в красную темноту.

* * *

Кендрайа’аро привел его к Джирики. Дядя принца, как и остальные жители Джао э-тинукай’и, надели все темно-серое в знак скорби. На Саймоне были штаны и рубашка такого же цвета, их принесла ему печальная Адиту на следующий день после пожара в Ясире.

Джирики находился в чужом доме розового, желтого и бледно-коричневого цветов, похожем, как показалось Саймону, на гигантский пчелиный улей. В нем жила целительница, рассказала ему Адиту. Целительница занималась ожогами Джирики.

Кендрайа’аро, лицо которого превратилось в застывшую тяжелую маску, оставил Саймона у обдуваемого ветром входа в дом и ушел, не сказав ни единого слова. Саймон шагнул внутрь, следуя указаниям Адиту, и оказался в затененной комнате с единственным источником света – тусклой сферой на деревянной подставке. Джирики сидел на большой постели. Его руки, забинтованные шелковыми повязками, лежали на груди. Лицо ситхи блестело от нанесенной на него мази, что лишь усиливало необычность его внешности. Кожа Джирики почернела во многих местах, брови и часть длинных волос сгорели, но Саймон с облегчением увидел, что принц пострадал не слишком сильно.

– Сеоман, – сказал Джирики, и по его губам скользнула бледная улыбка.

– Как ты? – смущенно спросил Саймон. – У тебя что-то болит?

Принц покачал головой.

– Я не особенно страдаю, во всяком случае от ожогов, Сеоман. В моей семье все сделаны из прочного материала – как ты, наверное, помнишь со времен нашей первой встречи. – Джирики оглядел Саймона с головы до ног. – А ты как?

Саймон почувствовал себя неловко.

– Я в порядке. – Он немного помолчал. – Мне очень жаль.

Саймон посмотрел на спокойного Джирики, и ему стало стыдно за свое оживление, стыдно, что в глазах ситхи он выглядел, как орущий дикарь. Воспоминания о том дне легли на него тяжким бременем.

– Это я во всем виноват, – добавил Саймон.

Джирики поспешно поднял руку, но тут же, поморщившись от боли, ее опустил.

– Нет, Сеоман, нет. Ты не совершил ничего такого, за что тебе следовало бы просить прощения. То был ужасный день, а тебе пришлось пережить слишком много таких.

– Дело не в этом, – с горечью сказал Саймон. – Он выследил меня! Инген Джеггер сказал, что шел за мной и я привел его к Первой Бабушке! Я привел сюда убийцу.

Джирики покачал головой.