Скала Таниоса

Посчитав, что дискуссия зашла чересчур далеко, старый кюре решил привести ее к завершению:

— Что угодно нашему шейху? Ведь если мы пришли его повидать, то именно затем, чтобы просить совета.

— К чему расточать советы, если никто не желает к ним прислушаться?

— Говори, шейх, мы поступим так, как ты пожелаешь.

Все взоры обратились к Бутросу. Сей последний, подвергнувшись такому напору, был принужден кивнуть в знак согласия. Тогда шейх знаком подозвал одного из своих стражей, шепнул ему что-то на ухо. Тот исчез, чтобы через несколько минут возвратиться в сопровождении юной Саады и ее родителей.

В тот день будущий кюре покинул замок лишь после того, как был обручен по всей форме, с отцовским благословением. Ни слова более ни о продолжении учения в Риме, ни о том, чтобы стать епископом. Какое-то время он злился за это на шейха. Но стоило ему пожить семейно со своей хурийе,как он проникся к своему благодетелю безмерной признательностью.

На этот-то случай и намекнул шейх, когда супруга кюре в тот день заявилась к нему. А когда они остались один на один, высказался еще откровеннее:

— В прошлый раз ты хотела получить руку буныБутроса, и я дал тебе ее. Чего же тебе нужно на этот раз?

— На этот раз мне нужна твоя рука, шейх!

И прежде чем он успел прийти в себя от изумления, она в самом деле взяла его за руку, потом сбросила ткань, прикрывавшую тот предмет, что она держала в руках. Это было Евангелие. Властным жестом она положила руку шейха на священную книгу. Будь перед ним кто угодно другой, он бы вознегодовал, но то была она, и он подчинился. Самоуверенность этой женщины всегда забавляла его и восхищала.

— Считай, что ты на исповеди, шейх!

— С каких это пор исповедь принимает женщина?

— Сегодня это так.

— Поскольку отныне женщины научились хранить секреты?

— То, что ты скажешь, не выйдет из этих стен. И если там, за порогом, мне придется лгать, чтобы защитить свою сестру, я буду лгать. Но я хочу, чтобы ты сказал мне правду.

Тут шейх, по-видимому, призадумался и долго хранил молчание. Затем обронил, изобразив досадливую гримасу:

— Этот ребенок не от меня, если ты желаешь знать именно это.

Может статься, он добавил бы что-нибудь еще, но она не дала ему на это времени, да и сама ничего больше не сказала. Она снова обернула Евангелие своим шелковым покрывалом и вышла, унося его.

Мог ли шейх солгать, положа руку на Священное Писание? Не думаю. Зато нет никаких оснований утверждать, что хурийев точности передала его слова. Она ведь и сама обещала, что будет говорить односельчанам только то, что сочтет нужным сказать.

Поверили они ей? Вероятно, нет. Но во всеуслышание подвергнуть сомнению ее слова не захотел ни один.

А все из-за «саранчи»…

III

Когда в первую неделю августа шейхиня вернулась в Кфарийабду, ее сопровождал отец, вместе с ним — пятеро братьев и шестьдесят всадников, а кроме того, три сотни пеших воинов эскорта с конюшими, свитой приближенных и дамами, взявшими с собой лакеев и прислужниц. Так что в общей сложности свита шейхини приближалась к шести сотням.

Замковая стража пустилась было скликать окрестных жителей на защиту и подмогу, но шейх велел всем успокоиться и хранить хорошую мину, ибо то были всего лишь гости, хотя их визит выглядел как нашествие. Сам шейх, полный достоинства, встречал гостей на лужайке перед замком, на лице его застыло выражение несокрушимого благодушия.

— Как и обещал, я приехал вместе с дочерью. Несколько моих ближайших родственников пожелали меня сопровождать. Я им сказал, что во владениях шейха всегда найдется тенистый уголок, где преклонить главу, и парочка оливок, чтобы заморить червячка.

— Располагайтесь как дома! Вы — в кругу близких друзей!

Владетельный родственник из Загорья картинно повернулся к своим спутникам:

— Все слышали? Вы здесь все равно что у себя. Узнаю великодушие нашего зятя!

Эти слова были встречены не в меру ликующими возгласами, и подобная восторженность не могла не вызвать подозрений.

В первый день гостей приветствовали пиром, как того требовал обычай. Назавтра нужно было снова кормить все это сборище. Так же пришлось поступать и на третий, и на четвертый день их визита, и на пятый… В замке еще не делали запасов провизии на зиму и весну, так что последующие непрерывные пирушки — иногда их задавали и по два раза на дню — быстро опустошили замковые житницы. Не оставалось ни капельки масла, вина или арака, ни щепотки муки, ни кусочка сахару, истощился и запас копченой баранины. Урожай в тот год отнюдь не обещал быть изобильным, а приходилось каждый день забивать козочек и телят, барашки же умерщвлялись дюжинами, не говоря о птице с подворий, так что люди моего селения уже предчувствовали приближение голодных месяцев.