Скала

Он отпустил меня и залез обратно в окно, оставив выдвижную лестницу на месте. В темноте снаружи виднелись бледные, испуганные лица. Я не двигался. Ангел злобно глянул на меня, и впервые в жизни я увидел на его лице страх. Настоящий страх.

— Иди! — и он закрыл окно.

Я повернулся и сбежал по гремящей пожарной лестнице на площадку второго этажа. Там я остановился. Чтобы попасть на следующий пролет, мне придется переступить через Калума. Я видел его лицо, бледное, спокойное, как будто он спал. Потом я заметил, что из-под его головы на металл площадки вытекает кровь, темная и густая, как патока. Откуда-то снизу раздавались голоса, у парадной двери зажегся свет. Я опустился на колени и коснулся лица Калума. Оно было еще теплым, и грудь его подымалась и опускалась — он дышал. Но я ничем мог ему помочь. Его найдут через несколько минут, и меня тоже, если я не скроюсь.

Я аккуратно переступил через Калума, сбежал по последнему пролету, прыгая через ступени, и кинулся под защиту деревьев. Кто-то закричал, по гравию зашумели шаги, но я не оглянулся. Я бежал без передышки до моста у культурного центра. Вдалеке послышалась сирена, синие огни скорой помощи промелькнули между деревьями, двигаясь к замку. Я перегнулся через перила, ухватившись за них руками, потому что ноги подгибались, и меня стошнило в реку Бейхед. Дул холодный февральский ветер, и по моему лицу текли слезы. Я перешел главную дорогу и бегом пустился в долгий путь по улице Маккензи до Матесон-роуд. Почти во всех окнах погасли огни, и мне казалось, что я остался один во всем Сторновэе. Когда я добрался до Рипли-Плейс, «скорая» с сиреной уже ехала из замка в больницу. Если бы я верил в чудеса, я попросил бы Бога о чуде. Возможно, стоило это сделать.

Тогда я видел Калума в последний раз и с тех пор жил с этой картиной перед глазами. Россыпь веснушек на белом как мел лице. Мелкие завитки рыжих волос. Ручеек крови на металле. Изломанный силуэт в лунном свете.

Калума отправили в специализированную клинику в Глазго. До нас дошли слухи, что он сломал позвоночник и не сможет ходить. Несколько месяцев он провел на материке, в отделении интенсивной терапии, и в школу так и не вернулся.

Удивительно, как быстро время лечит раны. Как только стало понятно, что истинные события той ночи так и останутся тайной, старые болезненные воспоминания начали вытесняться новыми. История с Калумом постепенно забылась. Как старая рана, которая болит, только когда о ней думаешь.

Глава четырнадцатая

I

Он постучал в дверь, но клацанье ткацкого станка не прекратилось. Фин глубоко вдохнул и стал дожидаться, когда придет пора менять челнок. Тогда он снова постучал, и после небольшой паузы ему разрешили войти.

В сарае валялся самый разнообразный хлам: старый велосипед, газонокосилка, садовые инструменты, рыболовная сеть, электрический кабель… Ткацкий станок стоял в углу. На стенах за ним крепились полки, на них лежали разные принадлежности и мотки разноцветной пряжи, причем так, чтобы ткачу было легко до них дотянуться. Между дверью и станком среди хлама была расчищена дорожка для инвалидной коляски. За ткацким станком сидел Калум, под его руками блестели металлические ручки механизма.

Фин был потрясен: Калум очень сильно располнел. Когда-то стройный, он теперь оплыл и ссутулился. Его подбородок покоился на жировом валике, а рыжие волосы почти все вылезли. То, что осталось, было коротко подстрижено. Бледная до синевы кожа человека, который не бывает на солнце. Даже веснушки, когда-то огненные, теперь потускнели. Калум прищурился, глядя на Фина против света. Его зеленые глаза подозрительно щурились.

— Кто там?

Полицейский отошел от двери, чтобы солнце не светило ему в спину.

— Привет, Калум.

Узнавание появилось в его глазах не сразу. Вместе с ним возникло удивление, и тут же после этого глаза снова стали бесцветными.

— Привет, Фин. Я ждал тебя двадцать лет. Ты не спешил.

Фин знал, что оправдания у него нет.

— Прости.

— За что? Это не твоя вина. Я сам был виноват. Как видишь, у меня нет крыльев.

Полицейский кивнул.

— Как твои дела? — спросил он и сразу понял, что ничего глупее и придумать было нельзя. Слова вырвались у него от безысходности — он просто не знал, что еще сказать.

— А как они могут быть?

— Понятия не имею.

— Конечно. Ведь это все случилось не с тобой. Откуда тебе знать, каково это — не контролировать кишечник и мочевой пузырь? Мне меняют подгузники, как младенцу. Ты себе не представляешь, какие болячки появляются на заднице, когда весь день сидишь на собственном дерьме! А секс?.. — Калум коротко, невесело рассмеялся: — Конечно, я до сих пор девственник! Даже дрочить не могу. И член не смогу найти, даже если захочу! А самое смешное, что все это случилось из-за секса. — Он помолчал, погрузившись в воспоминания. — Она умерла, ты знаешь?

Фин нахмурился:

— Кто?