Читаем Скалаки полностью

Внизу под обрывом, на маленькой лужайке, у излучины реки примостилась убогая лачуга. Старый клен и темные ольхи прятали ее в своей густой листве. Покосившиеся от старости стены не белели среди темной зелени, и золотые лучи солнца не отражались в ее окнах. Слежавшуюся соломенную крышу зеленым ковром покрывал мох. Тут было хорошо только весной и летом, когда ласточки вили гнезда, шелестела листва на деревьях, лужайка покрывалась цветами и весело журчала речка. Теперь здесь было пустынно. Занесенная снегом лачуга была заброшена; обитатели усадьбы, которым она принадлежала, не заботились о ней. Да и сама усадьба «На скале» тоже часто пустовала. В Чехии крестьяне нередко вынуждены были покидать свои хозяйства. Преследование евангелического, или чешско-братского, вероисповедания, насилие чужеземных войск и своих солдат — императорских регулярных и дворянских наемных — вынуждало крестьян бросать дома и поля отцов и с оружием в руках подниматься против своих угнетателей.

В 1627 году усадьба «На скале» опустела. Владелец ее не смог выполнить крепостные повинности, ему не на что было содержать жену и детей и нечем было кормить скотину. На следующую осень в усадьбе все же появился хозяин. Вначале никто не знал, откуда он пришел.

— Этот тоже скоро уйдет, — поговаривали немногочисленные жители, еще оставшиеся в некогда многолюдном селе. Однако новый хозяин не ушел. И над скалой по-прежнему подымался дымок, а в окнах вечерами мерцал свет.

Новый хозяин проявил большое мужество, поселившись в запущенной, покинутой крестьянской усадьбе. В те времена самый бедный крестьянин, получив большой участок от помещика, считал это несчастьем и умолял своего господина сжалиться над ним и отдать хозяйство кому-нибудь другому.

Нового обитателя усадьбы «На скале» звали Ира Скалак. Однако вскоре стало известно, что имя это не настоящее, и вначале Скалаку не доверяли. Но постепенно он завоевал доверие и уважение односельчан и стал одним из первых людей на селе. Не осталось тайной и то, что в начале 1628 года Ира Скалак участвовал в опоченском крестьянском восстании. Необученные и плохо вооруженные повстанцы были быстро разбиты дворянами, которые призвали на помощь императорского генерала, жестокого Дона Мартина де Хуэрта. Он овладел городом Нове Место на реке Метуе и замком, в котором забаррикадировались восставшие, и разогнал их. Вожаки были схвачены и жестоко наказаны.

Об участии Иры Скалака в этом восстании имелись записи и в протоколах судебного следствия в Опоченском замке и в семейной книге Скалаков. В них содержались одни и те же сведения, но по-разному истолкованные. Протокол гласил, что Ира Скалак, со своим братом Микулашем, «совращал чернь на бунт и тем учинил, а также что он был мятежником, восставшим против милостивых господ, и что совместно с другими бунтовщиками участвовал в ограблении и разорении Новоместского замка». А на переплете старой книги, семейной реликвии рода Скалаков, сын Иры, Микулаш, записал, что его отец был среди недовольных, восставших против господ. И что он был ранен, пойман и вместе с братом Микулашем и другими подвергся жестоким истязаниям.

Брата его Микулаша колесовали, а для Иры, в виде особой милости, наказание было смягчено: ему отрезали уши и на спине выжгли клеймо. Он убежал из Опочена и поселился в селении Ж. Находского панства, в усадьбе «На скале». Хотя и было известно, что он обезображен и клеймен, это не помешало ему снискать уважение соседей и даже покорить сердце одной девушки, которая согласилась стать его женой. Потомки Скалаков продолжали жить «На скале». Дух предков переходил от отца к сыну, и каждый из них черпал силу и утешение в книге, которая была тайной семейной святыней.

Миновали ужасы Тридцатилетней воины, наступил новый век, а войнам все не было конца. Села исчезали, от них и следа не оставалось. Крестьяне бежали с насиженных мест, а их сыновья, как пленные рабы, проливали кровь на далеких полях сражений.

Род Скалаков удержался «На скале». Они терпеливо сносили все тяготы крепостничества и страдания, причиняемые прусскими войнами; казалось, они утратили силу и отвагу своего предка, а жестокое рабство притупило их умы. Предание о геройстве первого Скалака изгладилось из памяти односельчан, и они уже не видели в его потомках своих защитников. Только благоразумие, доброта и знание священного писания остались в их роде, — этим и продолжали отличаться Скалаки от остальных жителей села.

В последние годы Семилетней войны самым старшим из Скалаков был Ира. Он-то и вынужден был подстелить последнюю солому своей последней коровы господским лошадям и засыпать им остатки муки и отрубей — последнее пропитание своей семьи. Он вел хозяйство вместе со своим единственным рано овдовевшим сыном Микулашем, молодая сестра которого, Мария, заменила мать его маленькому сыну Иржику, тому храброму мальчику, так смело заступившемуся за свою Рыжуху.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза