«1. Никто не смеет выходить на барщину, ни на платную, ни на даровую.
2. Каждый должен запастись хлебом на три дня и быть наготове как днем, так и ночью.
3. Когда раздастся звон большого колокола, каждый должен прийти на этот зов.
4. Дома, брошенные помещиками, разрешается грабить и поджигать».
В полицких деревнях эту листовку распространял Достал.
— Гей, на панов! — радостно кричал народ.
— Боже мой, что это делается? — говорили боязливые женщины.
— Мы сами пойдем за золотым патентом! — говорили крестьяне, имея в виду документ, который государыня будто бы подписала золотом.
— Мы не будем больше ходить на барщину!
Раздался звук цимбал, и Иржик запел:
Так кончалась его песня. Теперь он мог сбросить с себя маску юродивого.
От деревни к деревне, словно на крыльях, летел крестьянский «Отче наш» с новыми заключительными словами. Многие уже побросали работу, иные на радостях стали выпивать.
— Эге-гей! Мы будем свободны!
Буря должна была грянуть сразу, неожиданно, она должна была ошеломить врага. Но ее приближения нельзя было скрыть. Вести о ней дошли до замка и породили страх.
— Негодяи, мошенники! — повторял потрясенный управляющий и посматривал на Лашека, сидевшего на злополучной лавке в прихожей канцелярии. Ореховый прут болтался у него на боку. Управляющий уже не мог приказать ему: «Лашек, лавку!» Таких бы Лашеков да побольше, да не с ореховыми розгами. Гнев управляющего нарастал. В канцелярию робко вошел Ржегак из Слатины. Он воровато огляделся, поморгал глазами и стал рассказывать. Плут говорил не прямо, а обиняками. Обрадованный управляющий нетерпеливо выспрашивал его. Пусть Ржегак говорит все, он обещает ему уменьшить, а то и совсем снять с него барщину. Тогда крестьянин предал своих товарищей и рассказал все, что знал. Он положил на стол одну из листовок, во множестве ходивших по краю. Познакомившись с ее содержанием, управляющий побледнел.
— Это заговор! Бунт! — бормотал он, бегая по канцелярии.
— А когда должны начать? — спросил он, внезапно остановившись перед Ржегаком.
— Не знаю, милостивый пан, еще не определили, держат это в тайне.
— А кто?
— Рыхетский, Уждян, Достал и юродивый Иржик Скалак/— сказал Ржегак, помолчав.
— Негодяи, немедленно под арест всех!
— Я бы не советовал этого делать, милостивый пан, хуже будет, этим вы только раздразните народ, — и Ржегак попросил милостивого пана не забывать о нем, ведь он ради пана подвергает себя большой опасности. Он просил сохранить в тайне его имя.
«Если восстание удастся — хорошо, если нет, я избегну наказания и получу награду», — размышлял хитрый крестьянин, крадучись возвращаясь в Слатину и не подозревая, что за ним следят.
Когда управляющий передал князю добытые сведения, тот побледнел и задрожал. Придя в себя, князь тотчас же приказал готовиться к отъезду. Он хотел уехать на другой же день. Ученый доктор Силезиус пытался отговорить его: князь нездоров, и дорога ему может сильно повредить.
— Тогда что же делать? — спрашивал в испуге князь.
— Ничего страшного еще нет, вызовем войска, ваша светлость.
— Да, я как раз и хотел это предложить, — сказал управляющий.
— Только дамам, ваша светлость, не стоит говорить об этом, — сказал Силезиус.
Управляющий приказал тщательно разведать, что делается в округе. Полученные им известия не содержали в себе ничего опасного, но и не были утешительными. Выслушав все, управляющий послал верхового в Градец на Лабе.
Во дворе замка суетилась прислуга; готовились к отъезду — князь не хотел оставаться в своей резиденции.