Впрочем, все варианты совпадают в том, что садовник, ухаживавший за участком еще прежде, чем писатель купил этот дом, исчез внезапно и без малейших объяснений. Через четверо суток по безошибочным приметам – хищным птицам, кружившим над колодцем, который снабжал питьевой водой Хемингуэя и его тогдашнюю жену, красавицу Марту Геллхорн, – на дне был обнаружен труп. Однако кубинский писатель Норберто Фуэнтес, скрупулезно исследовавший жизнь Хемингуэя в Гаване, недавно опубликовал иную и, судя по всему, более убедительную версию этой загадочной гибели. Ее поведал бывший управляющий, и в соответствии с ней воду оттуда брали не для бытовых нужд, а для бассейна. И хотя в нее регулярно добавляли дезинфицирующие таблетки, их явно не хватило бы, чтобы справиться с целым мертвым телом. Во всяком случае последняя версия опровергает предыдущую (и самую литературную), согласно которой супруги Хемингуэй пили воду из-под утопленника в течение трех дней. Передают, будто писатель сказал: «Никакой разницы мы не заметили – разве что вода показалась слаще».
Это одна из многих и многих захватывающих историй – написанных или изустных, – которые запечатлены навсегда, причем не в памяти, а в душе, и которыми полна жизнь всех и каждого. Я бы назвал их неприкаянными ду́хами литературы. Встречаются среди них жемчужины подлинной поэзии, которые я запомнил когда-то на лету, даже не задумавшись, кто их автор, – потому ли, что показалось, будто никогда не забудем его имя, или потому, что, услышав впервые, не осведомились, чьи они, а через какое-то время и сами не могли бы поручиться, что они нам не приснились. Без сомнения, самая из всех прелестная и самая известная – про новорожденного мышонка, который, впервые выйдя из норки, увидел летучую мышь и ошеломленно вскричал: «Мама! Я видел ангела!» Другая – истинная, но перекрывающая любой вымысел – про одного никарагуанского радиолюбителя, который на рассвете 22 декабря 1972 года пытался связаться с кем угодно, чтобы сообщить, что землетрясение уничтожило город Манагуа. Он бился целый час, покручивая ручку настройки, но из приемника доносились лишь астральное посвистывание, пока наконец коллега, глядевший на вещи более реалистично, не сказал ему: «Брось, все впустую, наверно, весь мир накрыло». Третья история – такая же истинная, как две предыдущие, – случилась с одним симфоническим оркестром, который лет десять назад едва не прекратил свое существование – и по причине, достойной пера Кафки: в том доме, где проходили репетиции, имелся только один гидравлический лифт с кабиной на четырех человек, так что восемьдесят музыкантов начинали подниматься в восемь утра, а через четыре часа, когда все наконец-то оказывались в сборе, пора было уже спускаться на ланч.
Среди историй написанных, которые завораживают с первого чтения и заставляют перечитывать снова и снова, при каждом удобном случае, первое место, на мой взгляд, держит «Обезьянья лапа» У. У. Джейкобса. Могу припомнить лишь два рассказа, показавшиеся мне просто совершенством, – этот и «Дело доктора Вальдемара» Эдгара По. И странное дело – если об авторе второго известно решительно все, включая качество его нижнего белья, о первом мало кто слышал. Немногие эрудиты смогут расшифровать его инициалы, не заглянув лишний раз в энциклопедию, как сделал это я, узнав, что имя его – Уильям Уаймарк. Он родился в Лондоне и там же скончался в 1943 году в пристойном возрасте восьмидесяти лет, а полное собрание его сочинений в восемнадцати томах занимает на книжной полке – хоть энциклопедия о том умалчивает – 64 см. Однако славой своей он обязан пятистраничному шедевру.