Скандальная молодость

Однажды ночью Дзелия вскарабкалась туда по приставной лестнице. И тогда Парменио рассказал ей, как называются звезды, начиная с Сириуса. И пока он объяснял, что Вселенная рождается и умирает, как человеческое тело, и срок ее жизни отнюдь не равен бесконечности, а наша жизнь есть не что иное, как заболевание земной коры, наступил день.

Парменио выволокли во двор.

Брагоне рыскал между сугробами, ища удовлетворения, которое от него ускользало. В развевающемся на ветру плаще, строевым шагом он проходил намеченный маршрут и по собственным следам возвращался обратно. Капитана Демоса Баратьери, утверждавшего, будто он родственник генерала Баратьери, что вовсе не соответствовало действительности, прозвали Брагоне, то есть «кальсонщик», из-за его тощих ног, на которых нелепо болтались брюки с двойными лампасами. После того как однажды он, подобно ведру, сорвавшемуся с ворота, упал в колодец, в его недоброй памяти осталась только Канта. Она повествует о набегах и резне от Пармы и Реджо до самого Дозоло, начиная с марта 96-го, когда произошла трагедия при Адуе. Разгром Батальона Тозелли при Амба Аладжи и брошенная Криспи фраза: «Это какая-то военная чахотка, а не война» ударили ему в голову. Совершенно непонятно почему, ибо его единственным боевым поприщем до этого момента была ротная канцелярия.

Когда приговоренных из Луниджаны отпустили на свободу и ему было поручено доставить их по домам, он под предлогом, что необходимо держать равнение, на протяжении всего пути весьма вольно пользовался саблей. Многие получили смертельные ранения. Nel trà gió, говорит Канта, то есть беспощадно. А когда амнистированные приближались к полевой кухне, он весело смеялся, выставляя перед собой саблю так, что она напоминала шутовской половой орган, торчащий из слишком широких штанов.

Он приказывал:

— На колени и целуйте ее!

Десять раз поцеловать лезвие, чтобы получить миску риса. Некоторые предпочитали голодную смерть, и их тела находили потом в зарослях горных кустарников.

Было очень холодно, но Парменио оставили в одной рубашке. Его заставили встать на колени у стены и со всеми формальностями, перед обоими небольшими отрядами, Демос Баратьери обвинил его в том, что он подобрал маленькую девочку с той же целью, с какой подбирал собак и кошек, то есть для удовлетворения своей похоти. Он предстанет перед судом. Кроме того, он обвинил его в многочисленных кражах и похищении из какого-то музея таблиц с надписями на неизвестных языках; это была неправда, ибо Парменио раскопал их в земле Тальо ди По.

Запертые в кухне животные выли от горя и бросались к окнам. Солдаты трижды выстрелили по стеклам. Потом они выставили картинки во дворе, прислонив каждую к небольшому снежному холмику. Кожа на коленях Парменио растрескалась, ступни онемели от холода, но его заставили обойти всю эту выставку.

— Твоя работа? — спросил Брагоне.

Это была Свадьба в Кане Галилейской. На заднем плане у Мадонны в голубых одеждах была голова лисицы.

Другая картинка изображала Встречу Богоматери с Сыном.

— Твоя работа?

У Сына была бульдожья морда.

На картинке со Святым Георгием, поражающим дракона, головы были переставлены местами: Святой изрыгал пламя из острозубой пасти, а у чудовища был изящный профиль и шлем на голове.

— Моя, — признал Парменио и перед картинкой Воскресение, на которой Христос возносился к Отцу с илистого дна реки, стоя на шаре из сплетенных друг с другом угрей.

— Это же змеи! — заорал Брагоне.

— Это безобидные угри, — возразил Парменио.

На картинке с Иисусом, исцеляющим слепых, у гиены справа была голова Демоса Баратьери.

Брагоне приказал сжечь картинки. Когда они решили, что изъяли и уничтожили все, Парменио вырвался из рук солдат и, прыгнув в снег, разорвал на себе рубаху. Вытатуированный на груди Иисус шел на Голгофу, и у него была красная голова и длинный клюв дятла, того самого, которого Парменио, как он клялся, удалось научить разговаривать, и от которого он получил описание первого восхода солнца на земле.

— Это тоже сжечь! — приказал Баратьери.

Один из солдат взял горящую головню и выполнил приказ.

Дзелию, которая должна была давать показания о развратных действиях, которых никогда не было, увели в сопровождении карабинера. Парменио босиком шел в кольце всадников. Кто же мог меня выдать, спрашивал он себя, переживая больше за девочку, чем за себя самого, и рассказать про картинки? Крестьяне и лодочники стояли вдоль дороги, и прежде чем повернуться спиной к стражам порядка, снимали шляпы перед Парменио; Демос Баратьери приподнимался на стременах, призывая их бросать в пленника камни и снежки, но они по-прежнему стояли к нему спиной. Парменио сказал себе: никто из них.

— Друзья! — позвал он, предчувствуя, что в будущем ему не придется произносить это слово.

Воздух был такой холодный, что ожоги на груди буквально горели.

— Попрыгай, Парменио! — предложил Баратьери. — Попрыгай, как следует. Это тебя согреет. Жонглер должен прыгать, петь и плясать.

Но он продолжал идти, опустив голову, скользя по грязи.