У меня другие задачи на повестке дня. Беременность туда не входит. То, что есть, сохранить бы. Всё в подвешенном состоянии. Брат каждый день звонит, Жанна, тетя, а Эрик сбагрил невесть куда и опять молчит. Хотя это даже к лучшему. Мне тоже необходимо время, чтобы остыть и принять его выбор.
– Да, всему свое время, – говорит Наташа. – У меня дома старшенький остался. Мы с Динаром его не планировали, я случайно забеременела. Софья с Пашей… у них еще интереснее, но тоже не собирались становиться родителями. Так что… хоть спорь на тебя, как у вас с Багдасаровым получится, – улыбается она и снова переглядывается с Софьей.
– А вы здесь надолго? – перевожу я тему в более спокойное для своего эмоционального состояния русло.
– Недавно переехали, купили красивый дом, – отвечает Наташа. – Брат с семьей перебрался сюда почти пять лет назад. Софья останется, пока Паша вопросы с бизнесом в России не порешает. А ты здесь по той же причине? Тоже впечатлительная, поэтому и в ссылке?
Софья заинтересованно задерживает на мне взгляд.
– Без понятия, – пожимаю плечами. – У меня своих проблем куча: отец под следствием, его обвиняют в мошенничестве, обиженный жених, которому Эрик разбил лицо… Продолжать?
Девушки опять переглядываются и, заметив, что я погрустнела, больше не касаются тем, связанных с Багдасаровым, но от этого не легче. Я тоскую по Эрику и очень хочу его увидеть. Хотя, судя по тому, что сегодня услышала, мы с везунчиком, похоже, нескоро увидимся. И зачем я только согласилась полететь в Мюнхен?
С этим тяжелым, давящим чувством в груди я живу еще неделю. Допоздна сижу за учебниками в надежде, что по приезде в Россию закрою сессию, которая уже началась. Сердце падает вниз, когда в один из дней вижу входящий звонок от везунчика. Мне очень хочется ответить, но страшно нажать на зеленую кнопку и услышать что-то неприятное и резкое в свой адрес. Эмоции никак не улягутся. Вот ни капли. Будто в кровь серной кислоты добавили и она медленно отравляет организм, разнося яд по венам. Но это уже не злость, совсем не она, а что-то другое. Я впервые испытываю такое сильное чувство. И с каждым днем оно только набирает обороты, становится глубже и ярче.
Эрик звонит еще раз, а после наступает тишина, которая начинает давить на мозги. Боже, это какие-то больные отношения, завязанные на провокации, борьбе, нежности, тепле, заботе. И одержимости. Да-да именно на ней! У офиса Ибрагимова Эрик смотрел на меня такими глазами, что в груди все переворачивалось и одновременно сжималось. Повторно я бы такое не вынесла, у меня, скорее всего, тоже появились бы проблемы с сердцем.
Иду на кухню, выпиваю стакан воды и пытаюсь заснуть. Но как бы не так! Везунчик присылает фотографию. Нет, не свою. Мою. На снимке я в самолете, сплю в кресле. Я была так одета в тот день, когда первый раз полетела с Эриком во Владивосток. Потом он присылает еще одну. Здесь я, похоже, словила приход от его укола? Выгляжу и впрямь плохо. Бледная, губ почти не видно. Лишь ресницы черные. Третье фото очень откровенное: я голая лежу на животе в своей спальне. Везунчик сделал эту фотку после своего трехдневного исчезновения и ненасытной ночи, когда вертел меня так, словно я была желанной игрушкой в его руках, которую он трогал, брал, снова брал, а потом еще, пока у меня не села батарейка.
Подобными снимками я похвастать не могу. Не фотографировала Эрика спящим, но помню все ночи и минуты, которые провела в его объятиях. Как обнимал на базе во Владивостоке, отправляя к тетке, и держал при этом в зубах сигарету. Как наутро после своего срыва нежно целовал лицо, а я перед этим полночи раздевала этого неподъемного пьяницу. И много чего еще, но об этом так больно вспоминать…
«Я скучаю и очень хочу, чтобы ты был рядом».
Отсылаю Эрику сообщение и выключаю телефон. Не хочу знать, написал он что-то в ответ или нет. Потому что это мука. Нескончаемая пытка – находиться вдали от него. И она продолжается утром, когда Эрик снова звонит, как только я появляюсь в сети.
– Как дела, лори? – спрашивает будничным спокойным тоном, а у меня опять ком к горлу подступает и в носу щипать начинает.
Ну сколько можно плакать? Какое-то бездонное соленое море.
– Извини меня, – говорю приглушенным голосом, подавляя всхлип.
Слышу какой-то хлопок, а после него абсолютную тишину, которую прерывает долгий протяжный вздох.
– За что? – спрашивает Эрик. – Имей в виду, ответ «за всё» не прокатит.
На языке так много слов, но не могу произнести ни звука.
– Рина?
Я сбрасываю звонок и реву. Обещая себе, что это в последний раз и если Эрик перезвонит, то нормально с ним поговорю. Без слез. Только не сегодня.
К счастью, Багдасаров не перезванивает, лишь присылает сообщение:
«Это было самое неожиданное и трогательное извинение в моей жизни».
А потом наступают новые дни молчания. Везунчик полагал, что я успокоилась и готова к диалогу, но я с треском провалила эту миссию. Поэтому он больше не пытается звонить?