Они прижимаются друг к другу и смотрят жалостливыми глазами, словно голодные бездомные котята на морозе.
Хотя, по сути, так и есть. Без дома, никому не нужные, жадные до тепла и ласки старики. Я себя так же ощущаю. Господи, как достучаться до отца и добиться с ним встречи? Пусть объяснит, как мы докатились до такой жизни! Мама бы нам подобного ни за что не простила!
– Я на десять минут к Заболоцкому, и выходим на улицу, – говорю Але и Семёну.
Там сегодня прохладно, самое оно, чтобы немного взбодриться и проветрить мозги. С моей стороны непрофессионально и глупо делиться со стариками своей болью, но больше не с кем. А их мудрые, ободряющие слова наполняют оптимизмом сильнее, чем встречи с Жанной, Тёмой, Иманом и любыми другими людьми. Не знаю, почему так, но, глядя на них, одиноких, держащихся за руки, оставшихся без по-настоящему близких людей, становится страшно. Страшно, что я теперь навсегда одна и больше никому не смогу довериться, никого не смогу впустить в свой мир из-за отца, его предательства и молчания. За что он так со мной?
– Иди, Регина! Мы тебя ждем. – синхронно кивают мои старички, и я направляюсь в кабинет Валерия Петровича.
Худощавый мужчина в годах, с жиденькими усиками и бородкой на лице, сидит за столом и смотрит на меня строгим взглядом. Разговор, к счастью, заходит не об отце, а всего лишь о том, что меня увольняют. Да-да, из-за моей репутации и шумихи вокруг нашего имени, и бла-бла-бла. Хочется взять папку со стола и хорошенько приложить Заболоцкого по голове, чтобы заткнулся. Ну вот какая разница старикам, что у меня с репутацией? Можно подумать, я со шприцами бегаю по их комнатам и колю всем подряд смертельные препараты. За что такая несправедливость?
– У вас нехватка персонала, – вместо удара папкой по голове, предпринимаю попытку образумить Валерия Петровича, и то ради двух стариков, которые сидят и терпеливо ждут, когда я выведу их на прогулку.
Мы привязались друг к другу, они будут по мне тосковать. Как и я по ним. Нельзя допустить моего увольнения!
– Две недели Регина. Мне очень жаль, – решительно произносит Валерий Петрович.
Жаль ему, как же! Но спорить не хочу. Буду подыскивать новое место, а Семёна Ильича и его Аленькую навещать по выходным. И как-то, не знаю как, необходимо добиться встречи с отцом. Он не имеет права меня игнорировать. Две недели назад я сбежала от папы во Владивосток и не хотела ничего о нём слышать, а сейчас, как обезумевшая, прошу о встрече, в которой мне отказывают! Вот он, бумеранг, во всей своей уродливой красе.
Возвращаюсь в комнату, стирая с лица все эмоции. Нельзя раскисать раньше времени.
– Что он хотел? – спрашивает скрипучим голосом Семён Ильич.
Я молча сворачиваю плед на прогулку для Али.
– Правду сказать или слухи потом соберете? – уточняю спустя небольшую паузу, когда удается взять себя в руки.
– Увольняет? Вот дрыщ очкастый, – хмурится Аля, а я расплываюсь в улыбке, услышав, как она назвала Заболоцкого.
– Хуже, Аленькая. Морда наглая. Бюрократская. Вот бы ему тростью по горбу или по зубам. А еще лучше – по затылку, чтобы мозги на место поставить. Девочке поддержка нужна, совсем одна, а он… – Семён грустно взмахивает рукой и отворачивается к окну.
Мировая парочка! Вот как оставаться равнодушной к их судьбе?
Я помогаю Але одеться, а потом сажусь на стул и улыбаюсь, вспомнив старый фильм, который смотрела когда-то с мамой. Аля и Семён Ильич иногда напоминают мне дедушку Володю и его любимую жену Наташу. Только в кино оба старика не ходили, но в конце какой-то врач-кудесник поставил их на ноги, и они танцевали на лужайке у входа в дом престарелых. Где бы найти такого волшебника, чтобы он так же осчастливил эту парочку?
Зову Кирилла, и мы выкатываем Алю на улицу. Сдала моя парочка за эти дни. Хочется надеяться, что не из-за меня. И без того хватает душевных терзаний. Достаточно того, что виню себя. Почему не попыталась поговорить с отцом, когда он начал давить с браком? Нужно было не в штыки воспринимать его решение, а искать лазейки для душевного диалога. Но что теперь об этом думать, когда папа за решеткой и признаёт вину?
Мы с Алей и Семёном почти два часа проводим на улице, а когда заходим в здание, звонит Жанна. Прошлая наша вылазка в ресторан закончилась вполне ничего, и я согласилась еще на одну. Но как-нибудь потом, не сегодня. Договариваемся поесть вечером дома роллы и пиццу под какой-нибудь сериал и прощаемся. Контроля больше нет. Из приближенных к отцу людей остались лишь Петя и Алексей Борисович, папин юрист и по совместительству адвокат, услуги которого оплачивает сейчас Ибрагимов. Пете я честно сказала, что зарплату, к которой он привык, вскоре не смогу выплачивать и не знаю, что с ним будет дальше.