Скандальная связь

В кабинет следователя я захожу одна. Вопросов, к счастью, Геннадий Сергеевич задает мало, и все касаются Герасимова. А когда конвоир заводит отца и мы остаемся одни, меня накрывает паникой. Нужно как-то выстоять. Как-то... Но перед глазами стоит день похорон матери и убитый горем отец. Нет, он не плакал, просто был никаким. А дядя Дима… Когда он узнал о смерти мамы и появился в доме, то, ничего не говоря, сполз на кухне по стене вниз и почти час сидел на полу на корточках, бормотал что-то про себя и смотрел в спину отца, стоящего у окна. Все отпечаталось в памяти. Особенно их молчание и отсутствующие лица. Это было громче криков и слёз. Вот и сейчас папа молчит. На его запястьях наручники. Он постарел за этот месяц лет на десять, не меньше. В глазах пустота. А в моих воспоминаниях отголоски того дня. До безумия сильно хочется вскочить на ноги, обнять отца, прижаться к твердому телу с родным запахом. Я так соскучилась! Но не шевелюсь. Тяжело дышать, как будто грудную клетку сдавило тисками. 

– Это наша последняя встреча, Регина, – говорит отец глухим голосом и смотрит так, что сердце останавливается. 

– Последняя? – шепотом повторяю за ним, не в силах отвести глаз от изможденного небритого лица.

– Не считая суда. Не нужно добиваться со мной встреч и мучить нас обоих. Хорошо?

– Зачем ты так, папа?

Он молчит, продолжая смотреть на меня, потом шумно вздыхает. 

– Зачем, – хмыкает, отводя взгляд в сторону. – После смерти Ангелины трудные времена наступили, я сильно переживал, практически не занимался делами компании. Да ты и сама всё видела. Герасимов бумаги на подпись приносил... Это только моя ошибка и оплошность. Не досмотрел, а потом уже поздно было что-то менять. И я занял выжидающую позицию.

– Списывать все на смерть мамы нечестно! Я тоже переживала. Могла бы скатиться в учебе, по рукам пойти, наркоманкой стать, но ничего этого не сделала! 

Несколько слезинок скатываются по щекам.

– Хорошо, что ты ничего из этого не стала делать. Но я говорю как есть, Регина. Любовь, которую ты хочешь испытать, почти всегда приносит невыносимую боль. Кто-то с ней справляется, а кто-то ломается. Я столько ошибок сделал, погрязнув в себе и своих переживаниях, а затронуло тебя... Прости, дочка. 

Я обещала себе не плакать, но слезы продолжают капать на ладони, которые лежат на коленях. Сжимаю их в кулаки и вытираю щеки от влаги. Отец на мгновение зажмуривается – будто не хочет видеть, как я плачу. 

– За Герасимовым серьезные люди стоят. К тому же я сам оступился. Теперь понесу наказание. Но тебя за собой тащить не хочу. Ты с Иманом? – спрашивает он.

– Я не верю тебе… Ты не мог…

– Извини, Регина, что не оправдал твоих надежд и предал. Срок мне светит большой, и нет гарантий, что выйду. Ты с Ибрагимовым? – повторяет он вопрос. 

А я не могу ничего ответить. Словно стекла в рот насыпали. Лишь мычать получается. Отчаяние схватило за горло и душит. Душит...

– Ты не представляешь, как мне больно видеть тебя такой, Регина... 

Поднимаюсь со стула, понимая, что все. Самообладанию пришел конец. Мне физически и морально больно настолько, что это чувство не умещается внутри. 

– Ты ведь сам учил, что не страшно, если ты чего-то не имеешь. Страшно, если, имея все, несчастлив, – голос звучит нечетко и сипло. – Ты боишься, что я полюблю и это чувство сделает со мной то же, что сделало с тобой после смерти мамы? Поэтому договорной брак? Но можешь не переживать. Ты уже убил свою дочь, ампутировал ей душу и приложил все усилия для того, чтобы она была несчастлива. Теперь живи с этим знанием: ты сломал меня, единственного близкого человека. Мама бы тебя за такое никогда не простила. А я… я прощу! И буду писать тебе письма в тюрьму о своей обычной пустой жизни, где не будет отца, любящего дедушки у моих детей. А может быть, ничего не буду писать, потому что после суда Ибрагимов заберет все, что нам принадлежало, снимет с себя обязательства по поддержке нашей семьи и мне разобьют голову в какой-нибудь подворотне за чью-то покалеченную судьбу, которой ты подписал приговор. 

– Регина, ты не посмеешь так поступить. Ты ведь прекрасно понимаешь, что тебя ждет, если…

– Почему не посмею? – перебиваю отца, вскакивая на ноги. – Ты же посмел! Я тоже от горя не понимаю, что творю! Тебе можно совершать глупости, а мне нельзя? 

Потряхивает с такой силой, что кажется, я слышу стук собственных зубов.

– Девочка моя, ты совершаешь непоправимую ошибку. Я ведь все переписал на Ибрагимова... 

– В надежде, что я выйду замуж за этого человека? Ты просчитался, папа. Не выйду, – отчаянно качаю головой из стороны в сторону.

Усилием воли заставляю себя стоять ровно, а потом... бросаюсь на шею отца. Крепко сжимаю его в объятиях, чувствуя, как лишаюсь огромного куска жизни, потому что сегодня и впрямь была наша последняя встреча. Если случится еще одна, то свихнусь. Ведь все могло быть иначе. Но теперь я осталась одна. Без всего. И дело совсем не в деньгах. Нет...

– Прощай, папа. – Целую его в щеку, расцепляю замок рук на шее и нетвердой походкой иду к двери.