Гриффин забыл про свою изощренность опытного любовника. Все куда-то ушло, исчезло простое физическое соитие, их тела и души слились в единое целое.
С ним Геро, и поэтому древние как мир движения стали… любовью.
Гриффин откинул назад голову, упиваясь этими новыми ощущениями. Она заставила его поверить в то, что он может летать. Он посмотрел на ее лицо – веки сомкнуты, между бровей залегла складочка, рот приоткрыт. Она прикусила нижнюю губу, и он понял, что она близка к пику наслаждения.
И он сумеет помочь ей перелететь через этот высокий утес.
Гриффин приподнялся, потом стал опускаться, прижимая ее бедрами и с каждым своим движением все сильнее касаясь нераскрывшегося цветка внутри ее лона. Она сглотнула слюну, тонкая кожа на горле затрепетала.
Гриффин сжал зубы. Он тоже близился к развязке, к взрыву, но он сдерживал себя, пока она не получит своей доли счастья. Наклонив голову, он прошептал ей в ухо:
– Откройся для меня, любовь моя.
Геро упрямо покачала головой.
– Да-да, – бормотал он, дыша ей в шею. Она застонала, а он облизал ей грудь. – Дай мне ощутить твою сладость.
Она выгнулась, ноги у нее задвигались.
– Иди ко мне, любовь моя, – продолжал шептать он и, взяв в рот ее сосок, стал осторожно и нежно покусывать.
И она взорвалась в его руках. Он почувствовал это, и тогда сладостное до боли блаженство нахлынуло и на него.
Она – это он, а он – это она. Они – это одно целое.
Геро лежала, уставившись на балдахин кровати, и водила пальцами по широкой спине Гриффина. Он упал на нее всем телом и не двигался.
Она с нежностью обнимала этого большого сильного мужчину. Мужчину, который орал на нее и отнес – дважды! – в свою спальню, где осуществил свои нечестивые намерения. Гриффин упрям и груб и зарабатывает на жизнь перегонкой джина. Он олицетворяет собой все то, чего она не одобряет, и, тем не менее, если он прямо сейчас захочет снова соединиться с ней в греховной любви, она не откажет ему.
И более того – у нее нет сомнений, что она получит от этого удовольствие.
Это любовь? Глупый вопрос. Она достаточно взрослая, чтобы не принять физическую тягу за любовь, но все же… вопрос не выходил из ума. Если она ничего к нему не чувствовала, то наверняка у нее не возникло бы это неодолимое желание быть с ним? И совершенно определенно она не стала бы горевать от того, что им придется расстаться.
Гриффин вздохнул и скатился с нее. Она ощутила себя брошенной.
– Прости, – невнятно произнес он. – Я чуть тебя не раздавил.
– Ты не раздавил, – вежливо ответила Геро, словно он извинился за то, что наступил ей на ногу во время танца.
Гриффин что-то пробурчал, обнял ее за плечи и прижал к себе. Она лежала и смотрела, как он погружается в сон, как поднимается и опадает его грудь, как трепещут ресницы.
Геро вдыхала его мужской запах и думала о том, чту она чувствует рядом с ним. Думала о том, как он иногда на нее смотрел, словно она была редкостной заморской птичкой, чью песнь он не до конца мог понять. Геро думала о Мэндевилле, о том, какой он безукоризненный джентльмен. Думала о Максимусе, о его гордости и ненависти. Она думала о себе и о том, что она узнала с той роковой поездки в карете, когда коснулась рукой голой мужской плоти. Коснулась Гриффина.
А когда в комнате начало темнеть, Геро приняла решение.
Она знала, что должна делать.
Глава 14
– Не могу понять, зачем миссис Вон устраивать музыкальный вечер каждый сезон? – говорила кузина Батильда на следующее утро за завтраком. Она с негодованием помахала приглашением, а Миньон, сидевшая у нее на коленях, попыталась цапнуть карточку.
Геро незаметно отодвинула чашку кузины Батильды подальше от края стола.
– Она скупится потратить деньги на талантливых музыкантов, – продолжала кузина Батильда, – и мы вынуждены слушать фальшиво пиликающих скрипачей и подвыпивших певцов, и при этом нам подают разбавленное вино и непропеченные кексы.