Скандерия

Немая сцена могла бы продолжаться и дольше, но вмешалась дежурная.

– Девушка, что вы себе такое позволяете! – заголосила она на весь храм. – Да как вы себя ведёте!

– Сообразно обстоятельствам, – холодно сказала Агнесса, выступая из-за спины подруги. Агнесса всю жизнь боролась со своей мстительностью и теперь проигрывала всухую.

– Да я сейчас… – дежурная никак не могла придумать, что она сделает, и просто хватала ртом воздух.

– Не нужно, не нужно, – сладким голоском проговорила взявшая себя в руки наставница институток. – Всё в порядке. Просто, к великому сожалению, не все знают правила поведения в храме.

– Верно, – вдруг согласилась Ева, вежливо улыбаясь. – Хотя странно, что вы до сих пор не удосужились их изучить. Но у вас ещё есть шанс.

– Да как тебе не стыдно! – взвизгнула одна из институток. – Да ты хоть знаешь, с кем разговариваешь!

– Это тебе должно быть стыдно, мисс шерстяные трусы! – вдруг громко сказала Астра.

По толпе зрителей пробежал шепоток, кто-то захихикал. Девочка-институтка стала пунцовой, вторая начала кричать, дежурная голосила, размахивая руками, проснувшийся мальчик ревел, люди в очереди возмущались задержкой, и вся разноголосица отражалась от стен древнего храма.

Истомин готов был урезонить своих учениц, только вот они просто молча улыбались, рассматривая кричаще-визжащих людей.

– Что здесь происходит? – раздался густой и гулкий, как звон набата, мужской голос. Сквозь толпу двигался высокий грузный священник с пышной длиной бородой.

– Благословите, батюшка, – со сладенькой улыбкой проговорила наставница институток, потупив взор. Все её подопечные, только что кричавшие во всё горло, вмиг замолкли и благонравно склонили головки.

Священник, не глядя, перекрестил наставницу и подал ей руку, в которую она вцепилась чуть ли не с обожанием. Сам батюшка рассматривал группу гимназисток, обёрнутых жуткими платками и фартуками.

– Так что случилось? – спросил священник, грозно нахмурив густые брови. Под таким взглядом хотелось дематериализоваться или хотя бы уменьшиться.

Даже Ева не горела желанием отвечать священнику. Истомин понял, что надо сказать хоть что-то, но его опередила Агнесса.

– Небольшое недоразумение в очереди, отец Леонид, – спокойно произнесла она, глядя на батюшку своим отстранённым взглядом.

– Да, такое случается, – отец Леонид чуть кивнул, узнав Агнессу. И тут же отвернулся. – Что ж, рад, что всё выяснилось.

Священник окинул взглядом толпу, убедился, что все его поняли, и широким шагом отправился куда-то вглубь храма. Следом засеменила дежурная.

На выходе из храма, пока Ева, сквозь зубы цедя ругательства, запихивала казённые юбку и шарф в сундук, Истомина чуть не сбил с ног Тимур. Он влетел в притвор, стал дёргать Тоню за рукав и показывать на выход.

– Что случилось-то? – спросила Валя, которой повезло – она при входе в церковь просто накинула капюшон пальто.

– Идём, идём! – Тимур выбежал из храма, утянув за собой Тоню. Агнесса, ласково погладив сундук, вышла следом.

На улице небольшая толпа собралась у монумента памяти жертв репрессий. Грибницкий, в своём пальто с псевдомеховым воротником и такой же шапке напоминавший кустодиевского Шаляпина, стоял поодаль, опираясь на трость. Когда Истомин подошёл и вопросительно глянул на пожилого профессора, тот намеренно громко пророкотал:

– Наверное, кто-то пошутил.

– Ну и шуточки, – ответила одна из Чистых Сестёр, группкой стоявших у мемориала.

Ближе всех отважилась подойти лишь Агнесса. Посмотрев на огромного чёрного ангела, скорбно склонившего голову и обнимающего крест, она медленно сняла перчатку, встала на цыпочки и тонкой белой рукой погладила щёку статуи. Пару секунд будто перетирала что-то в пальцах, потом повернулась к остальным и раскрыла ладонь, покрытую алой глянцевой жидкостью.

– Он плачет кровью, – прошептал кто-то прямо над ухом Истомина. И Грибницкий, и Истомин, разом дёрнулись и обернулись. Рядом никого не оказалось.

9.

Утром следующего дня Истомин проснулся напрочь разбитым. От мысли о том, что нужно сопровождать студентов по каким-то экскурсиям, хотелось уволиться.

Грибницкий, весь вечер охавший и нывший, что он уже не в том возрасте, чтобы разъезжать со студентами по малым городам, уснул через минуту после того, как лёг. Истомин опасался, что от храпа профессора мебель будет ездить по комнате, но оказалось, что Гриб спал тихо, как младенец.

А вот самому Истомину не спалось. То мешали шаги в коридоре, то скрип пола в комнате этажом выше, то постель казалась неудобной, то вспоминались алые капли на подёрнутой инеем дорожке под мемориалом. Он так и проворочался почти до утра, а когда поднялся, Гриб уже застелил свою кровать.

– Доброе утро, – жизнерадостно прогремел старый профессор, застёгивая пиджак. – Неважно выглядите.

Истомин только вяло кивнул в ответ.