Скандинавский король (ЛП)

— Не поймут! — кричу я на него. — И ты будешь винить меня!

Он вздрагивает, как будто я ударила его по лицу. — Винить тебя?

Я пользуюсь моментом, чтобы вырваться из его хватки и начать бежать по воде, снова и снова зовя Снаф-снафа.

Затем моя нога попадает на ледяной участок снега, и я скатываюсь вперёд, пытаясь поймать равновесие и всё равно падая. Мои колени врезаются в тротуар, и я вскрикиваю от боли, пронзающей меня насквозь и заставляющей меня рухнуть, пока моя щека не упирается в снег.

Теперь я плачу, всё вырывается из меня, то, что лежало в спящем состоянии, то, о чём я не знала, что оно ещё существует. Мне больно и холодно, и я чувствую, что наконец-то нашла своё место в этом мире, но только для того, чтобы понять, насколько оно временное.

У меня наконец-то есть семья, но она не моя.

Я плачу так сильно, что едва осознаю, что Аксель стоит позади меня, его тепло окутывает меня, как саван, и тянет меня на ноги. Я осознаю, что он король и находится на публике в таком виде, и в то же время меня разрывает горе, которого я никогда не осознавала. Скорблю о потере, которая ещё не произошла.

И тут же вся энергия вытекает из меня, как быстро тающий снег. Я прижимаюсь спиной к Акселю, и он подхватывает меня на руки. У меня хватает сил зарыться лицом в его шею, пытаясь спрятаться от всего, пытаясь дышать.

Я слышу биение его сердца.

Я чувствую его горячее дыхание на своей коже.

Я чувствую силу его мышц, которые держат меня, защищая.

Это единственный раз, когда я чувствовала себя защищённой. Единственный раз, когда я чувствовала себя в безопасности.

Я пытаюсь ухватиться за это чувство, пока холод приходит за мной, снова и снова, сменяясь онемением.

Потом снег перестаёт бить меня по щеке, появляется яркий свет и скрип половиц.

Мы поднимаемся по лестнице, и Аксель лает на кого-то, чтобы тот пододвинул кресло к камину.

Он осторожно усаживает меня в кресло, и пеленают в одеяло за одеялом, а передо мной пылает огонь.

Затем он уходит.

Я вижу лицо Карлы, смотрящей на меня, когда она укутывает меня одеялом по самый подбородок, и мой мир медленно возвращается на свои места. Я хочу побежать за ним, я хочу помочь, я не хочу быть здесь, онемевшей и бесполезной. Но у меня нет сил двигаться. Я чувствую, что всё, что у меня есть, направлено на то, чтобы сохранить мне жизнь, хотя я бы отдала всё, чтобы выбежать за дверь и вернуться в снег.

— Идите в свою комнату, — доносится голос Майи, танцующий с пламенем. Мне удаётся поднять голову и увидеть, что она стоит позади Клары и Фреи, которые стоят сбоку от меня и выглядят ошеломлёнными.

Карла говорит что-то о тёплом супе и исчезает.

Мои глаза встречаются с глазами Клары, и я хочу сказать ей, как мне жаль, что я вернулась с пустыми руками. Но она выглядит более обеспокоенной за меня, чем что-либо ещё.

— Ты такая холодная, — говорит она, кладя свою ладонь на мою руку, и от одного этого у меня тает сердце. Я была так лишена прикосновений, что мне пришлось онеметь, чтобы наконец почувствовать их.

— Прости меня, — шепчу я. Она хмурится, не понимая. Или, возможно, мой голос был слишком дрожащим, слишком низким, чтобы она могла его услышать.

— Клара, lad os gå (пер. дат. — пойдём), — говорит Майя, протягивая ей руку.

Я вижу, что Клара не хочет уходить от меня. Она смотрит на меня, растерянная, полная печали. Она так много потеряла в своём возрасте.

Затем её внимание перехватывают.

— Папа! — кричит она, и я успеваю оглянуться через плечо, чтобы увидеть Акселя, входящего в комнату и направляющегося к нам. В его волосах, на его плечах, в его пальто, натянутом на груди, лежат снежинки. В его глазах всё ещё есть эта острота, эта дикость, когда они оглядывают меня, оценивая ущерб. Затем он распахивает пальто, и оттуда высовывается маленькая розовая мордочка.

— Снаф-снаф! — кричит Клара, когда Фрея вырывается из рук Майи и подбегает к нему.

— Где ты его нашёл? — спрашиваю я, тут же предлагая одно из своих одеял. Онемение начинает проходить, мои нервы покалывают, становясь всё теплее и теплее. Моё сердце согревается больше всего, когда я вижу, как Аксель берет одеяло и заворачивает в него поросёнка, кладёт его перед огнём, приседая рядом с ним. Мордочка Снаф-снафа подёргивается, его глаза любопытны. Он жив, он в безопасности. Мы оба в безопасности.

— Он свернулся калачиком в одной из будок охраны, — говорит он. — Он дрожал, но, похоже, ему было не так плохо, как тебе. — Он резко смотрит на меня. — Тебе не следовало так убегать. О чём ты думала?

О боже. Вот и лекция.

Майя громко прочищает горло. — Clara, Freja, kom nu. (пер. дат. — Клара, Фрейя, идёмте.)

Хотя они гладят Снаф-снафа и любят поросёнка, я вижу, что им немного не по себе от того, как Аксель разговаривает со мной, поэтому они сразу же подходят к Майе, которая берет их обеих за руки.

— Godnat Снаф-снаф, — говорит Фрея.

— Спокойной ночи, папа и Аврора, — говорит Клара.

— Спокойной ночи, девочки, — говорю я им, пока Аксель говорит то же самое по-датски.