Скатерть Лидии Либединской

Лидии Либединской

Четвертый год говели,
Свободу обретя…
Но тут в одной купели
Запрыгало дитя.
И не нашел изъянов
В малютке дорогой
Сам Вячеслав Иванов —
Не Кома, а другой.
Все имена с обидой
Философ отвергал.
Жену-то звали Лидой,
Зиновьевой-Аннибал.
Так Лидией назвали
ТолстУю в честь нее,
И в этом людном зале
Мы чествуем ее…
Дружками в школе стали,
Пусть на недолгий срок,
Бедовый Вася Сталин
И Коган-Нолле-Блок.
Творений их не вспомню,
А в Лиде жив Господь:
Любовью душу полня,
Распятерила плоть.
Кто тут, кто в дальних далях.
Но всех собрал наш зал.
И даже некто Гарик
Ей гарики читал…
Народ ни на мизинец
Не вырос — только сдал.
«Трагический зверинец»
Еще трагичней стал.
Но Лида тех, минувших,
Пустила в оборот,
И лучшие из лучших
Попали к ней в блокнот…
Для скольких смертных Герцен —
Музейный идол, прах.
А Лида щедрым сердцем
Нашла его в горах
И, презирая люто
Того, кто жмот и жлоб,
Спустила всю валюту,
Купался в розах чтоб…
Что до небесных планов,
Оттуда факс упал:
«Горды тобой!» — Иванов
И Лида Аннибал.

24 сентября 1996

Ирина Желвакова «…И впредь храните верность нашему Герцену»

Воспоминания налетают, наплывают, кружатся в вальсе прожитого времени. И разлетаются, не в силах охватить целое, главное… Слишком невероятна личность этой необычайной женщины. Слишком велика ее восхищенная открытость миру, слишком безграничен дар деятельной любви к самым разным людям… Скажешь: человек-легенда, и не преувеличишь.

Мне повезло. Судьбе было угодно нас дружески соединить.

Сначала робко, несмело, да и как приютской послевоенной ученице в форменном платье с заштопанными локотками, привыкшей к коммуналке, еще не пережившей страхи эвакуации, дикарке, оказавшейся вдруг на сказочной переделкинской даче, где живут настоящие писатели, быть замеченной и рассчитывать на внимание?.. Подгоняло время, сочинявшее общие сюжеты.

С Ириной Желваковой. Дома в Лаврушинском, 1980-е

Как описать мое «взросление с Герценом», где самая восторженная его почитательница, знаток гениальных мемуаров «Былое и думы» и сама автор книг о Герцене, уже проложила дорожку к будущему музею своей созидательной мечтой?.. Как рассказать о ее непременном, обязательном, любовном присутствии в старом особнячке на Сивцевом Вражке?..

Остается собрать осколки этих воспоминаний, да и «нанизать» их по рецепту обожаемого ею Герцена — подобно «картинкам из мозаики в итальянских браслетах», где все относится к одному сюжету, но «держится вместе только оправой и колечками». Понятно, задача не из простых. От времени «колечки» неустойчивой памяти подразвалились, диалоги почти стерлись, да и «оправа» пожухла, с возрастом покрывшись патиной.

Память дает сбои, и картинки окрашиваются новыми тонами. Впечатления упорно возвращаются к тому ощущению, что сложилось позже, а сиюминутное, пережитое в давнем былом, исчезает, тает как дым. Но попытаюсь встретиться вновь с Лидией Борисовной…

Знакомство, оказавшееся счастливым

Когда это было? Думаю, вскоре после того, как у Переделкина, писательской престижной вотчины, раскинувшейся в двадцати километрах от столицы, появился и стал активно застраиваться городок-«спутник» «Мичуринец», где в зеленом дощатом арендованном у Литфонда домике из трех комнат с терраской поселился со своей семьей мой отец, писатель Александр Крон [61]. (Подобное сооружение советского минимализма середины пятидесятых, конечно, как расцениваем его теперь, можно видеть в упомянутом дачном поселке и внешне и внутри, если заглянуть в типовые сжатые интерьеры Дома-музея Булата Окуджавы на ул. Довженко № 11.)