Сказ о колдуне, царевиче и чудовище

— Не про то я, Иван, — вздохнул Колдун. — Суть у них разная. Кто-то из них от рождения бешеный, хуже подбитого зверя. Таких не жалко. Некоторые сознательно выбрали путь зла, за что и получают по заслугам. Но вот сейчас мы дело с молодой Стрыдней иметь будем. Они не по своей воле оборачиваются, не по злобе. Это зачарованные, видать, поперек чужого интереса пошел человек. А может, и под проклятие попал.

— То есть мы убиваем без вины виноватого?

— Не факт. Может, этот человек дите сгубил, вот безутешная мать взяла на душу грех и пошла к чародею. А может, ты прав — безвинное оно. Повторю, что мы не знаем. Но в полнолуние, то бишь, завтрашней ночью, обращение завершится, и будет Стрыдня людей давить да их сердцами питаться.

— Да зачем убивать-то сразу? Разобраться ведь еще можно, помочь? — в голосе Ивана звучало отчаянье, которое Колдун понимал очень хорошо. Сам такой в юности был. Но помнил наказ Учителя и слово в слово повторил его сыну царскому:

— У Колдуна нет власти перестроить мир. Единственное, что нам остается — бороться со злом в каком бы обличии оно не было. Ни у тебя, ни у меня нет права делать только то, что велит совесть. Мы обязаны делать то, что необходимо.

Закрыл Иван глаза, привалился спиной к стене каменной. Руки трясутся. Выждал Колдун несколько минут и твердо, но тихо произнес:

— У каждого свой путь, помнишь? Мой — убивать чудовищ. Поэтому ты, Иван, сиди тихо, не высовывайся. Почует чудище кровь живую, само на нас выйдет. Здесь мы его и изловим.

Ближе к полуночи чудовище проснулось. Учуяв запах свежей крови, оно потеряло страх, выскочило из убежища, прыгнуло прямо в середину круга и попало в ловушку. Чародей вышел из тени и увидел Стрыдню. Тело гладкое, на человечье похоже, вроде даже на женское. Голова волчья и лапы с когтями огромными. Пасть огромная, зубы в три ряда — острые, кривые. Глаза желтые, а зрачки — как у змеи, узкие, поперек глаза идут. Нечисть рычала, пыталась вырваться из круга, но заклинания ее обжигали, не давали перешагнуть преграду.

Колдун покачал головой: «Сильный чародей работал. Еще сутки до полнолуния, а эта почти обратилась. Уже заклинания не пугают, кровь подавай».

Чудище взвыло, поняв, что из ловушки не выбраться. Колдун взялся за меч, прочитал про себя слова, дух укрепляющие. Собрался с силами и осторожно, будто приплясывая, начал подкрадываться к кругу.

И тут, откуда не возьмись, Иван с криком «За Алену!» вылетел с мечом и встал рядом с Колдуном. Увидело чудище царского сына, затряслось, уши прижало. Скулит, словно плачет живой человек от тоски смертной. Иван, глядя на это, опешил и оружие опустил.

— Отойди! — Колдун плечом отпихнул Ивана. Тот неожиданно схватился за его руки мертвой хваткой, дернул прочь от круга и оба упали. Колдун рухнул на спину, Царевич удерживал его, прижав грудь правой рукой. Но мелок он был против соперника. Колдун дернул его запястье и крепко зажал под левой подмышкой. В то же самое время без жалости оттолкнул левое бедро наследника престола и изо всех сил потянул руку юноши на себя. Сустав натянулся и царевич взвыл от боли. С недобрым прищуром книгочей, прижав Ивана локтем к полу и глядя в глаза горе-помощнику произнес: «Каждому чудищу на земле нашей подлежит смерть!», легко вскочил на ноги и снова поднял свой меч. Иван опередил его на долю мгновения, рыбкой нырнул в круг, где металась загнанная тварь. Колдун даже глаза прикрыл — не жить сыну царскому, без наследника страна останется, а виноват в этом он!

Но нет. Не нападает чудище на Ивана. Присмотрелся Колдун внимательнее — а глаза-то у чудища человеческими стали. Стрыдня дрожит, голову к коленям царевича прижимает, не шевелится. И слышит Колдун ее голос: «Руби голову, Иван. Лучше от твоей руки смерть принять, чем таким чудовищем жизнь проживать, да несчастье людям приносить». Разглядел в глазах Стрыдни Колдун столько страдания и любви истиной, которой даже проклятия не страшны, что опешил.

Бросил Иван меч, сел в круг рядом с чудищем, гладит ему голову:

— Ничего, Аленушка, не бойся, мы с тобой подальше от всех уйдем. В горы. Ты прятаться в пещере будешь, а я тебе еду добывать стану. Никто не догадается.

Сам плачет. Чудище ему руки лижет да щеки, по которым слезы горючие текут.

Посмотрел Колдун на это все и вышел из пещеры. Уж и ночь прошла, солнце начало приподнимать голову из-под земли, когда услышал он за спиной шаги: легкие — девичьи, а рядом уверенные, почти царские. Обнимаются оба, глаз друг от друга оторвать не могут.

Кашлянул Колдун для приличия. Иван встал между Аленой и чародеем:

— Сначала мне руби голову. Не позволю её убить!

Вздохнул Колдун, плечом легко отодвинул защитника:

— Рассказывай, девица, давно ты такая?