Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде

Постепенно все резоны были учтены и все ходы записаны, так что программа торжеств с административной точки зрения стала совершенно ясной и понятной. Всевозможные утеснения обывателей должны были смениться празднеством, поясняющим что не зря они страдали и терпели, причем некоторые так усердно терпели что даже переехавши в новые дома с немалой доплатой не прекращали жаловаться и гневить судьбу и начальство. Для этого следовало показать им что-то родное и знакомое но с постепенным переходом в далекие прекрасные выси дабы очаровать навсегда.

В конце концов действительно было принято соломоново решение – все объединить, дабы видели что наше российское искусство многолико и богато со всех сторон, откуда не взгляни. К прочим вторичным олимпийским признакам решили подумавши прибавить еще и особое знамя, то есть штандарт, а также и гимн.

Правда до олимпийских колец тогда не додумались, но штандартом будущих игр с подсказки Лизы избрали простое белое полотнище с голубем, несущим оливковую ветвь, гимном же ай-Лимпиады единогласно постановили сделать «Молитву русского народа» сочинителя Жуковского, которую граф Г. вычитал, листая на досуге в имении журнал «Сын Отечества».

Производство всех этих ай-лимпийских символов моментально поставили на поток, хотя конвейеров тогда еще не изобрели, и вскоре их уже можно было увидать повсюду – на бутылках, бочках, посуде, одежде, всевозможных сувенирах и побрякушках, и от каждого торговца полицейские требовали особую грамоту что деньги уплочены сполна. Сундуки в ай-лимпийской казне наконец-то стали пополняться, придумали также брать деньги и со зрителей спортивных игр, сколь будет возможно, продавая билеты как в партер, так и на галерку, а за отдельную плату даже в царскую ложу.

– Высокие гости должны сидеть высоко, а низкие – низко! – объявила Лесистратова план рассадки зрителей, в противуположность театру где галерка была выше и дешевле партера. – Царей в ложу, остальных в рожу!

– Ну может быть до этого не дойдет, мадемуазель Лиза? – вежливо спрашивал граф Г., надеясь на лучшее.

– Как перепьются – непременно дойдет! А запретить вином торговать на ристаниях мы никак не можем – от этого у нас основной доход, иначе разоримся, – поясняла Лиза хозяйственную составляющую предстоящих торжеств.

Меж тем атлеты уже вовсю тренировались, так что только пыль из-под ног и копыт летела. Строгий седой животастый немец-тренер загонял вусмерть всех молодых деревенских баб, которых набрали в команду бегуний, жалуясь на то что никто ничего не умеет.

– Царь знал что мне поручить – сборную. Сброд сволочи! Набирают сукиных дочерей, мужичек, еле бегут, – жаловался он пруссакам-собутыльникам во время обязательной по воскресеньям пивной посиделки. – Поперек себя толще, их горные тропы не выдерживают!

– Не отчаивайтесь, герр Пухлер, вы с них сгоните жирок, поскачут как горные козы! – утешали его собутыльники. – Пейте, камрад, вам сразу станет веселее.

Герр Пухлер охотно следовал совету приятелей, негодуя что русские атлеты слишком уж много кушают, а у них в Пруссии если бегунов и жалуют то только за реальные успехи а не за добрые намерения. Прочие шведы с французами тоже выходили из себя, стараясь заставить русаков трудиться, некоторые давили дисциплиной, вплоть до полного отлучения от баб и спиртного, другие наоборот рассчитывали на сознательность, до того не понимая отечественного менталитета что отпускали крепостных богатырей якобы на заработки, и им даже в голову не приходило что те шли пьянствовать.

– Это ж сборище алкоголиков, не только атлеты но и все русские учителя и спортивные наставники из кабаков не вылезают, а в атлетизме цепляются за седую старину и все дипломы, я уверен, купили на базаре! – гневался голландский тренер, накурившись самолучшей анашой так что дым аж из ушей валил.

Русские же наставники в спортивных методах предпочитали орать трехэтажным матом, не чураясь и телесных наказаний, особливо в отношении набранных в спортсмены крепостных, ну а уж подзатыльники так раздавались направо и налево. Сначала Лиза брезгливо затыкала уши, а потом рассудив что такую неприятность могут услышать и зрители во время ристаний придумала посадить особого человечка, который бы говорил то что у иноземцев называлось комментариями.

– Есть у меня тут один, с московской губернии, деревенский, губастенький, крикливенький. Никто его не перекричит! Он и будет все комментировать, – пояснила она прочим.

Взявшись за дело, губастый комментатор немедля обзавелся корабельной говорной трубой или же рупором – раструбом вроде трубного, который обыватели немедленно прозвали матюгальником, и начал давать разнообразные комментарии в стиле «народной газеты», особо обращая внимание на статность и выносливость бегуний. Лесистратова слушая его подумала что нечто подобное она уже наблюдала в каком-то французском борделе, в котором в молодости пребывала некоторое время по делам службы. Она решила ввести цензуру, учредив при комментаторе цензора который в опасные моменты мог бы что называется затыкать ему фонтан, то есть говорную трубу.