Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде

Таврический губернатор вызывал к себе француза-химика, обнаружившего что Сакское озеро – это не только грязь но и очень полезная от всяких болячек штука, что подтверждало слова знаменитого натуралиста Сумарокова в труде «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году». Академик и писатель лично опробовав грязи под руководством опытного татарина резюмировал: «Озеро Сак близ деревни сего же имени достойно, чтобы о нем сообщить. Оно имеет чудесное действие подавать скорое исцеление от многих болезней». Тут же решено было устроить в губернаторском имении суконную фабрику. Словом казаки-первооткрыватели глядя на роскошные особняки понаехавших иногородцев и иностранцев все время чувствовали себя обделенными и возмутились в самое неподходящее время.

Увидевши что его донцы-молодцы стали интересоваться кизляркой – кизлярской виноградной водкой, схожей после выдержки в дубовых бочках с французским коньяком – более чем защитой любезного Отечества, Платов сначала хотел было запороть смутьянов до смерти, потому что конечно только шельмы собаческие могли в столь опасный для ай-лимпийских игр момент искать себе выгоды, но потом одумался и сменивши гнев на милость обещал будто бы и знаменитые источники Ессентуков станут казачьими во веки веков если только сейчас же и немедленно они затушат пожар.

– Рады стараться! Мы как штык! Вмиг потушим!

Заручившись казачьей помощью, пожарные практически отбили натиск огня, а мужественные атлеты, бегуны, борцы, стрелки, лыжники, спасаясь от стены пламени, передавали друг другу донесенный Морозявкиным факел и мчались вперед как лани, так что получилось подобие более поздней эстафеты олимпийского огня.

Эта традиция имела как известно грандиозные последствия, после чего уже никакие Олимпийские игры не обходились без бегущей эстафеты. Предание не сохранило имен первых участников того экстремального эстафетного бега глубоко засекреченной ай-Лимпиады, в общие ряды как-то затесалась балерина из Императорского балета, юркие сельские ребятишки, отличилась даже какая-то бабка из села Дураново – бойкая столетняя старушонка сверкая лаптями и вихляясь на ходу во все стороны протащила факел шагом саженей триста пока совсем не рассыпалась, но пламя сберегла.

Однако конечно кто там бежал – Коняев с Рыськиным или там Иванопулос с Попадалусом – теперь разницы нет никакой. Важно лишь то что среди моря огня лесного, природного они сумели сохранить тот самый зажженный от священного храма огонек, которого ждали на месте будущих игр у горы Аю-Даг с таким нетерпением.

– Огонь потушили, казаков усмирили, атлеты с факелом прибежали, ваше величество! – доложил закоптившийся от пожара Платов императору.

– Ну вот и прекрасно. Значит все готово – пора начинать! – объявил государь свою монаршью волю.

Глава двенадцатая, открывающе-олимпийская

А и верно было уже все готово, и гости собрались, и двор весь съехался, и для российских атлетов из соборной команды устроили торжественный молебен с читкой царского манифеста, сгоряча загнав в церковь всех без разбора вероисповедания. Иноземные посланники слетелись как мухи на мед вокруг основного центра ай-Лимпиады – Аю-Дага, в Ялте, Алуште, даже в Севастополе и Керчи, словом по всей Тавриде прямо яблоку негде было упасть и хотя лесной пожар многих напугал, однако же никто не уехал так как жажда зрелищ пересилила да и золотых «хлебов» вокруг было полно. Ни прохлада надвинувшейся вдруг крымской зимы, ни мрачное небо – ничто не могло оторвать их от трибун.

– Боже, неужели дожили? Неужели начинаем? – волновались устроители, не в силах поверить что наконец-то устроили столь торжественное событие. – Сейчас свершится и зажжется!

– Не могу поверить, граф, что сей же час мы увидим все нами напридуманное своими глазами! – волновалась и Лиза. – Пойдемте же на позиции!

– Да, нам уже пора выдвигаться – труба зовет! – подтвердил и граф Г., и они пошли в первые ряды.

Государю ничего не оставалось как махнуть платочком и повелеть приступать. В тот же миг трубачи затрубили ай-лимпийский гимн, в котором можно было узнать «Молитву русского народа» но на международном французском языке, причем с таким чудовищным прононсом что французы затыкали уши, а знаменосцы торжественно подняли флаг ай-Лимпиады, так что белое полотнище с олимпийским мирным голубем затрепетало на ветру. Раздался олимпийский фейерверк – тысячи шутих взлетели в закатное уже небо, засыпая его шипучими огненными звездами.

– Сколь прекрасна была идея – открывать ай-Лимпиаду ночью! – шептал граф Г. на ухо Лизе, дабы она лучше слышала.

– Ну это чтобы было ярче видно фейерверк, да и веселие на Руси есть питие – на радостях все так перепьются что выступать уже не смогут. Вон один прыгун, Петька Безухов, еще летом так наклюкался что, вообразите, вместо чтоб прыгнуть в вышину упал в длину и растянулся. Но потом конечно исправился, на горных-то лыжах.

– Неужели? И еще жив пока что?

– Ах, граф, вы мешаете мне слушать, – кокетливо хихикала Лесистратова, указывая на трибуны.