Сказ о Владе-Вороне

— Не смыслю я в резонах змеиного племени, — признался Влад, и прозвенело в его голосе самое настоящее превосходство. — Птица — недруг твари ползучей.

Кажется, задел ее словами. Гадючка аж на хвост поднялась и начала раскачиваться из стороны в сторону — вот-вот укусит.

— А Навь, по-твоему, что же, если не гнездышко змеиное? — прошипела она. — Как думаешь, кто мировое яичко охранял, из которого все на свете сделалось? Полоз золотой или все же Кощей, оттого смерти и не ведающий, которому даже боги не ровня, ведь значительно позже появились?

Влад лишь головой качнул и усмехнулся:

— Я в последнее время лишь эту байку и слышу. Ума не приложу, отчего всяк, кому не лень, только ее и сказывает.

— Полез не к тому, к кому следовало!.. — зашипела гадючка.

— Не тебе решать, и никому другому! — разозлился Влад. — То лишь мое дело, с кем водиться, посторонних ну никак не касающееся. К тому ж на каждое правило свое исключение найдется. Ты чего хотела-то, царевна?

Гадючка повела кончиком хвоста, на котором золотое кольцо сверкнуло.

— Время скоротать да тебя в безвременье проводить. Лежать тебе на дне до скончания веков! — и по глади водной ударила. Поднялась волна и накрыла Влада с головой.

Хотел он дыхание задержать, но грудь практически сразу стиснуло, внутри жжение образовалось. Муть вокруг переливалась синим и зеленью, в глубине водоросли к нему тянулись и будто бы щупальца. Перед глазами уже темнеть начало, однако в последний миг зацепился Влад за невесть что — не помнил он ни ветвей, ни тем паче листвы над поверхностью, но по ощущениям ухватился именно за них.

«Видно, совсем плохо со мной сделалось», — решил он, пальцев, впрочем, не разжимая, а, наоборот, держась со всей силы. Тотчас же выдернули его вверх да кинули на огромный лист, неясно как за пару мгновений выросший до столь чудовищных размеров, помнится, лишь тварям земноводным был впору.

Владу казалось, отдышаться он пытался целую вечность, а затем, когда в себя пришел, открыл глаза, глянул на своего спасителя и дара речи лишился. Стоял перед ним черный, будто ночь беззвездная, клыкастый, словно волк, конь Кощея. Скалился он и глазом косил недобро, но вытащил ведь. Глядя на него, закралось в голову подозрение: как так — конь на свободе, а сам Кощей в полон угодил и в застенках мучился. Однако, глянув на клыки, предпочел Влад ничего не спрашивать, на подгибающиеся ноги поднялся и молвил:

— Спасибо.

Конь фыркнул и смерил его тяжелым взглядом.

— Я лишь затем тебе помог, что ошибки собственные самому же и исправлять требуется, — проговорил конь человеческим голосом.

И снова Влад нахмурился. Он-то оплошал — в том и сомнений быть не могло, но показалось, что конь о себе вел речь.

— В первый и последний раз посажу тебя к себе на спину, — сказал тот и взглядом горящим макнул Влада в болото заново. — Усидишь — твое счастье. Не усидишь — твои невзгоды. Вот и весь сказ.

Влад кивнул.

— Хватит и того, что меня вытащил, — произнес он. — А уж коли еще и ворога догнать поможешь, не будет у тебя впредь союзника лучшего, чем я.

— Из-за меня Кощей в беду попал, — сказал конь. — Это я споткнулся не вовремя. Как тебе такая правда? Все еще согласен быть союзником?

Влад осторожно к нему приблизился. От черного бока веяло одновременно и ледяным огнем, и жарким холодом. Образ клыкастого волшебного коня вселял в сердце трепет. Казалось, не тот перед ним, кто видится. Однако подошел и рукой по лоснящейся шее провел. По шерстинкам вслед за его рукой двинулась волна серебряного пламени. Кончики пальцев закололо.

«Как же я на него такого сяду?..» — подумал Влад, сглотнул и произнес слегка подрагивающим голосом:

— Из-за тебя Кощей к Моревне в застенки угодил, а из-за меня его болотный хозяин похитил. Что так посмотри, что эдак, а оба мы перед ним виноваты и равны меж собой. Не в чем мне упрекать тебя, я и не буду.

Конь снова фыркнул и согнул передние ноги, чтобы забираться на него легче оказалось. Влад вздохнул, но не отступил. Не было ни узды, ни седла, пришлось за гриву хвататься. Он подпрыгнул. Неведомая сила подхватила — как на спине коня очутился, сам не понял. По телу прошла волна жара, а затем — обжигающего холода. Влад скрипнул зубами, затравленно дыша, сердце в груди так и заходилось.

— Наг…оним? — промямлил он, запинаясь.

— Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть да тогда вдогон ехать — и то поспеем.

Влад кивнул, и пусть конь никак не мог подобного видеть, но все-таки понял, тряхнул головой и велел:

— Держись за гриву, глаза закрой и открывать не смей. Ни одному человеку еще усидеть на мне не удавалось.

Ничего Влад говорить не стал, послушался: зажмурился и в темный жесткий волос не просто вцепился, а вокруг запястий его обмотал, благо, длина позволяла. Конь не стал ускорять шага, сразу ввысь прыгнул и так и застыл в воздухе. Сердце тотчас в желудок провалилось, а вздохнуть не вышло.