Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая (СИ)

– Твой Реомюр! Ты только глянь!

Глянул туточка дедусечка на подарочек господина Реомюра – наполненный винным спиртом градусничек – и дрожма задрожал:

– Ма... ма... ма... мать честная! Ах, всё пропало! Сть... сть... сть... стужа в доме!* Одиннадцать с половиной градусов по Реомюру!

– Ма... ма... ма... мать честная! Что же нам делать, дедочка? Как же согреться? Ма... ма... ма... мабудь, ба... ба... ба... баксами печку затопить?

– Что, что! Как, как! Мабудь! Расскажи стишок, Иванушка! Лучше – два стишка! Какого-нибудь твоего современника, может быть – нобелевского лауреата! Получившего премию в баксах! Хе-хе!

– Зачем тебе стишки?

– Чтоб теплее стало! На душе!

– Отчего бы эвто?

– От стишков!

– Стишки – эвто... эвто... эвто юности грешки, вызывают одни смешки!

– Да ты что, Иоанн! Стишки – энто... энто... энто...

– Да ты что, дедонька, мне не веришь? – перебил дедушку Иванушка.

– Не ве...

– Проиграл! Проиграл! – опять перебил дедушку Иванушка. – Проиграл пари, раз не веришь!

– Да нет, я хотел сказать: не ве... не ве... не вежливо перебивать старших, Иоанн! А верить – верю, что...

– У-у-у! В самом деле, дедусь?! – разочарованно пролепетал Ивась и мысленно поклялся больше никогдась-никогдась, ни за що на свете не перебивать дедусюшку и не горячиться, особливо по поводу стишков, черт побери, черт побери, черт побери!

– У-у-у, в самом деле, Ивасюшка! Так вот, я хотел сказать, что твои стишки – эвто... эвто... эвто твоей юности грешки, вызывают одни...

– Да ты что, дедишка! – перебил дедушку Иванушка. – Как ты смеешь хаять мои стишки? Да я тебе за энто!.. – и Ивашка сделал старикашке козу.

– Ой, мама! Успокойся, Иванечка! Я хотел сказать: твои стишки вызывают одни... одни... одни только теплые чувства!

– А-а-а! – протянул Иванечка. – Теплые-то они теплые, а всё равно чтой-то зябко! Что же нам робить, дедусечка? Как же усё-таки согреться?

– Что, что! Как, как! Катю Огняночку в вигвамчик позвать, она быстро домину прогреет!

– Где же Катя?

– Давеча на двор пошла, но покамест не вернулась!

– У-у-у! Всё пропало, дедусь! Что же она так задержалась?

– Не знаю, Иванчик!

Прекратили тут оба обсуждение и – у-у-у! – заду-у-умались.

– Тук-тук! Тук-тук! – послышался громкий стук-стук в евродверь хатки.

Хатка вся сотряслась, так что дедочкины банки упали с подоконника и закатились под стол.

– Ах, всё пропало, Иван! – и дедушка яростно защелкал пальцами, подпрыгнув на табурете, как вша на паштете.

– Что пропало?

– Всё содержимое моих наинадежнейших банок!

– Куда пропало?

– К чертям собачьим! Ах, ёшкин кот! – и дедушка в два раза яростнее защелкал пальцами и аж трожды подпрыгнул на табурете, як трие вши на паштете.

– Не чертыкайся, дедочка, и не собачься, а также и не котячься: Бог накажет!

– Да ведь всё пропало, Иван!

– Ты в энтом уверен, ёшкина кошка?!

– Уверен, ёшкин кот! – и дединька в три раза яростнее защелкал пальцами, многажды подпрыгивая на табурете, как вошкара на ш-ш-ш... пш-ш-ш... паштете. – К чертям собачьим! К чертям собачьим! К чертям собачьим! Ах, щоб им потом лопнуть, всем прочим банкам на свете! Кстати, не кошачься, Иоанн!

– Хорошо, больше не буду! А ты слазь под стол да поищи утерянное-то! – посоветовал дедичке Иванечка.

– Чичас! – и дедочек, чертыкаясь и собачась, в мановение ока соскочил с табурета, як вшиный гончак с паштета, да и полез, понимаешь, под стол на четы́рках*.

– Ну что, ёшкина кошка?!

– Ничего! Я же говорил: всё пропало – к чертям собачьим!

– Дай-ка я сам слажу поищу!

– Слазь!

И Иванечка слез с печи, с девятого кирпичи, и полез на четы́рнях* под стол. И изыскатели повели дальнейшее обсуждение на четвери́нках* под столешницей.

– Ну что, нашел, Ванечка?

– Нет!

– Я же тебе говорил, Иоанн, что всё пропало – к чертям собачьим! Ну, что ты там видишь?

– Ни шиша не вижу!

– Ах, как эвто скверно!

– Нет, диду! Ах, как эвто хорошо!

– Энто еще почему?

– Осколков нигде нет! Стало быть, банки не разбились!

– И что из энтого следует?

– Из энтого следует, что Аремзянский завод выпускает качественные, практически небьющиеся изделия из стекла!

– Ах, как эвто хорошо, Иванушка! – радостно воскликнул дедушка и вскочил, но вельми отмочил: бухнулся головой об столешницу и пал на четырни.

– Ах, как эвто хорошо, дедушка! – радостно воскликнул Иванушка и тожде вельми отмочил: подскочил, но бухнулся башкой об столешницу и пал на четве́рни*.

– Ах, ёшкин кот!

– Ах, ёшкина кошка!

Вельми отмочившие, понимаешь, банкоискатели насупились и вылезли из-под стола. Дед резво бросился на табурет, как маркграф на винегрет, а Иван резво запрыгнул на печину, на девятую кирпичину.

– Уф! – схиза́ли* оба и счастливо рассмеялись.

А в эвто время где-то далеко-далеко, за тридевять земель, черти собачьи, помахивая песьими хвостами и визжа от неописуемой радости, спешно перекладывали изумрудные ядра и золотые скорлупки из аремзянских, понимаешь, посудин в венецианские, воображаешь, банки. Вот черти собачьи, однозначно!

– Стук-стук! Стук-стук! – послышался вдруг настойчивый тук-тук в евродверь хатки.

– Иванюся, вели сей двери́шке отвориться! Однозначно! – заерзал дед на табурете, как маркграф на винегрете.