Читаем Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая (СИ) полностью

Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая (СИ)

– Ой, не мо... мо!.. Ой, не гу... гу!.. Ой, не могу распрямиться! Фиг-то там! Угу-у-у! Там-перетам! Больно как там! Ну ни фига-а-ам, ёшкин кот! А вигвамчик-то где, Катенька?

– Ни с того ни с сего сгорел, там-перетам! – выпалила Огняночка. – Ну ни фига-а-ам! Я прям не знам! Оказалась такая гора попела!

– Эх, всё пропало, плохонько стало! Ну ни фига-а-ам! Ах, эвто, Екатерина, твои любимые газеты вызвали на Руси такой страшный-престрашный пожар, там-перетам! Однозначно! А бонбочка где? А скатерть где? А блюдце где? А яблочки наливные где? А зыркальце где?

– Все, все, все сгорели али расплавились, понимаешь!

– Ну ни фига-а-ам! – возопиял дедушка. – Вот энто да-а-ам! Эх, всё, всё, всё пропало, плохонько стало! Ах, ёшкин кот! Вот бачишь, Екатерина, каково мне, бессмертному! Эх, опять я заживо сгорел и возродился, как феникс, феникс, феникс, феникс, феникс, феникс! Энто со мной уже в четырна́дцатный раз, Катенька, ежда не ошибаюсь! Ну ни фига-а-ам! Эвто ведь до фига-а-ам! А Иван где? Тожде спалился, гадкий мальчишка, так его перетак?

– Фиг-то там! – истошно заорало внезапно появившееся в воздухе привидение евродвери.

– Нет! Вот он, в виде собственного монумента, сиречь болвана: ручишки к нам простирает, гадкий мальчишка, – целехонек, тильки весь, понимаешь, горе́лью* перемаран, дурачек!

– Ну ни фига-а-ам! – потрясенно просипели сапоги и привидение.

– Слава богу! – осклабился дед. – Но какой болван: не может не перемараться!

– Фиг-то там! – прохрипели привидение и сапоги.

– А пламёпотушитель где? – взволнованно спросил старикан. – Тожде приказал долго жить вместе с избой, али ока... каменел вместе с Иваном?

– Нет, пламёпотушитель пал смертью храбрых в хоромах царя Гороха! И спас нас от думных боляр!

– Ну ни фига-а-ам! – потрясенно подумали сапоги и проорало привидение.

– Вот именно, ну ни фига-а-ам! – возопиял старикан и с хрустом выпрямился. – Царствие ему небесное! – и щелкнул пальчарами.

И в тот же миг огнетушманчик, по-прежнему продолжая по инерции вращаться, стремительно вознесся с земли, из стольного урочища злосчастного Гороха – Гороховища, с попелища царских хором, в небеса.

– Ну-с, шо будем деять, дедушка, на попелище-то? Плотников приглашать? Хоромину заново отстраивать? Али нанимать каменотесов, ати* вытесали новый, несгораемый вигвамчик из гранита? А расходов-то, расходов! Ну ни фига-а-ам!

– Фиг! Фиг! Фиг-то там!

– Вот именно, фиг-то там! Во всём энтом нужды нет ни фигам! До эвтого казусика я уже тринадесять разиков сгорал, тоись до фигам, и знаю, штё тепе́ренько нужно робить, девонька! Ах, хочу, еже* всё было в хоромушке моей как прежде, так-перетак!

– Ну ни фига-а-ам! Фиг-то та-а-ам!

Тутытька дедичка щелкнул пальчарами, и в то же мгновенье ужасное попелище исчезло, а на его месте возникла хорома со всем своим содержимым, включая огнетушитель, вынужденный срочно воротиться с небес на землю. Словом, хорома была целёхонькая и невредимохонькая, словно и не сгорала, а ока... каменелый Иван превратился в живого и невредимого, токмо осоловевшего и перемаранного горелью. Трие – дедушка, Иванушка и Екатеринушка – ерзали на табуретах вокруг стола, застеленного тихо, но внятно бранящейся скатертью-самобранкой, страшно скучали и вдыхали вонялую изгарь, коей было всё засра... засорено кругом. Из-под стола раздавались громкие звуки: бац, бац! Отдельно, не за столом, а в красном углу избы, не на табурете, а на полевом раскладном троне, сидел Горох, батюшка-царь – теперетька в изгнании, и негромко напевал любимую балладу, аккомпанируя себе на баяне. Только слова в той балладе звучали новые, ультрасовременные и прогрессивные: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!»

Дедичка в жутком нервозе ужасно ерзал на занозе, как жук на навозе, и спрашивал:

– Ну-с, Катенька, що же с тобой приключилось в сем мире, пока мы с Ивашкой были в миришке ином?

– Ах, дедушка! Я совершила мужественный поступок!

– Какой?

– Самый мужественный в своей жизни!

– Ну ни фига-а-ам! – потрясенно проскрипела возрожденная евродверьцухт.

– То ись?

– Я вышла замуж! Можешь ты что-нибудь торжественное сказать о моем замужестве?

– Могу и скажу: мужественное замужество!

– Спасибо, дедушка!

– Пожалуйста! Надеюсь, ты не забыла сказать при венчании, что ты моя любимая...

– Не забыла, дедушка!