Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурица тридцать четвертая (СИ)

Остановившись, лунный бирюк вдруг страшно огорчился, что брюки его – без помочей. А огорчившись, бирюк вдруг удивился, что страшно чего-то хочет. А удивившись, зверь вдруг помочился прямо перед собой в попел. А помочившись, бирюк вдруг страшно возмутился: бр-р-р, бр-р-р, чем энто так резко заамбрело?

– Бр-р-р! Ой! Лунный бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... заяц! – грозно-прегрозно воскликнул лунный бирюк, с энтузизазмом хлопнув себя передними лапами по задним карманам брезентовых брюк, отчего остро-преостро заамбрело псиной.

Пришелец, понимаешь, обрадовался, что лунный обитатель признал его за своего. И наш зайчуган, понимаешь, наш гном... гнум... гумно... гуманоид, встал на задние лапки и радостно закричал, вихляя задиком, виляя хвостиком:

– Ты, лунатик, подойди – на мой хвостик погляди! За... за... за... за... замечательный хвостик! – и встал к бирюку задом.

Небось, энто топерь на луне сплошь и рядом, что пришельцы, скитальцы, становятся задом! Однозначно!

Лунный бирюк подскочил, пританцовывая, к зайцу, подтянул ремень лунных брюк и, с воплем «Бр-р-р! Бр-р-р! Сам лунатик!», дал изо всех сил пришельцу пинка в зад. Заяц подпрыгнул от неожиданности, потер зад и, решив, что энто у них, у лунатиков, такой местный способ приветствия, страстно-престрастно и страшно подобострастно про... про... пропищал:

– Бр-р-р! Бр-р-р! Благодар-р-рю за... за... за...за гор-р-рячее пр-р-риветствие!

– Бр-р-р! Бр-р-р! Ну, ежли нужно кого-то ощо́* горячо поприветствовать, парень, бр-р-р, бр-р-р, о-бр-р-р... бр-р-р... бр-р-ращайся! Бр-р-р! Бр-р-р! – бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рякнул зайцу бр-р-р... бр-р-р... бир-р-рюк, подтянул, бр-р-р, р-р-ремень лунных бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рюк и на четырех лапах, утопая оными в попеле, побежал своей дорогой, держа нечесаный хвост пистолетом.

– Спасибо! Всенепр-р-ременно! – крикнул вслед бравому бегуну заяц. – А ты, понимаешь, кто, бр-р-раток? Мабудь, бр-р-р... бр-р-р... бар-р-рон?

– Бр-р-р, бр-р-р! А я, понимаешь, бр-р-р... бр-р-р... бир-р-рюк: всю жизнь жил без бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рюк, а недавно я тут застукал одного – пытался, гад, вскр-р-рыть частный гар-р-раж! Ну, я тогды славно позавтр-р-ракал, заодно и р-р-разжился бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рюками! Вот эвто жесть... жизть... жизнь, однозначно!

Заяц потер зад и размашистыми зигзагами почапал на четырех лапках, утопая оными в попеле, дальше исследовать планету тудыяк, кудыяк глаза глядят: строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, елки-моталки. И пошел он, наш любомудр, с энтузазизмом исследовать, верно ли утверждает наука, что in terra est vita, in luna non est. Особливо разумная vita, елки-моталки. Ведь scientia potentia est, понимаешь. Sic, sic!

Идет, идет по луне, понимаешь, пришелец размашистыми зигзагами строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, и вдруг... И вдруг перед ним – виселица! Ах, а на виселице висит – mamma mia, кто бы вы мыслили?! – повешенный! А на груди – фанерная табличка с надписью, сделанной грифельным карандашом: «Za vscritie garoja i ugon». Грифельный карандаш на веревочке висит тут же, подле таблицы, щобы все желающие могли сделать пришедшие им в головы приписки и не смогли б уволочь карандаш. И многие прохожие действительно сделали к вышеупомянутой надписи краткие нецензурные приписки, которые здесь не приводятся в силу их удручающего однообразия и вопиющей многочисленности.

– Ну, эвто наверно, по лунной латыни: ни фига не понятно! – подумал Лунный заяц, взял карандаш и, не задумываясь, переправил в слове «garoja» первую букву «a» на букву «o».

И пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, дальше. Идет, идет по луне, понимаешь, пришелец размашистыми зигзагами строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, и вдруг... И вдруг навстречу пришельцу – лунный кочет, в котором ярость ух и клокочет, ух и клокочет, елки-моталки! Кочет как кочет, вот то́личко у него были длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные коричнево-серые раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пробольшущей головы. Короче, кочет тот – сам черный, голова алая, клюв – кроваво-красный и ничуть не короче, чем нос Буратино! Наш зайчик обомомлел!

Остановился лунный кочет, длинный-предлинный клюв об луну точит: вжик-вжик, вжик-вжик, ну явно чего-то хочет, а ярость в кочете так и клокочет, так и клокочет, ко... ко... конечно! Очевидно, что кочету отчего-то ну о-о-очень тяжело. Впрочем, кому в наше время на луне легко? Засим кочет присел и с энтузизазмом облегчился в попел. Раздался мощный запах птичьего помета. Кочет мгновенно привстал, возмущенно принюхиваясь.

– Ко-ко-ко-ко! Чё тут за чёрт-те чё? Ой! Ко... ко... косой! Лунный ко... ко... ко... заяц! – яростно-преяростно бормочет лунный ко... ко... ко... кочет.