Сказаниада

Внешне новый спутник напоминал закаленного в боях воина, который однажды сильно ударился головой. Или его ударили. Или не однажды. Улька привыкла, что юнцы обычно дерзки и отважны, а старики спокойны, непробиваемы и постоянно учат жизни – в их понимании это спать в тепле и есть до отвала, а остальное, дескать, – суета и мракобесие. Бермята (для Ульки это был крепкий, но древний старик лет за сорок) не читал пустых нотаций и не укорял спутников за их молодость. В его возрасте приключений вроде бы не ищут, но к Бермяте это не относилось. Он не растратил энергии, его тянуло вперед, как цепного пса к ногам прохожих. Но чувствовалась в той тяге некая горечь. Что-то мучило пожилого витязя. О своем прошлом он не распространялся, а в разговорах его очень задевали темы о семье. Их перестали касаться.

Из города выезжали шагом, чтобы не сбить пьяных солдат, шатавшихся вокруг в ожидании кораблей. Бермята внимательно вглядывался в их лица.

– Кого-то ищешь? – поинтересовался Котеня.

– Знакомого. Если увидишь похожего на себя молодого красавца, скажи. У меня к нему срочное дело.

Когда не разговаривали, Бермята погружался в себя, взор наливался свинцом и тонул в чувствах, о которых оставалось только догадываться. Наверное, хорошо, что эти чувства оставались внутри. Плохо, что если (да упасут боги!) сдерживаемые боль и ярость когда-нибудь вырвутся наружу…

Улька следовала позади витязей, в ее обязанности входило помогать Котене надевать доспехи, подавать оружие и готовить пищу на привалах. На остановках он занимался с ней боем на мечах.

Бермята долго смотрел, называя их потуги издевательством над здравым смыслом, и, наконец, не выдержал:

– Не обессудь, но из всех оруженосцев мира ты выбрал самого тупого. Улька, иди сюда, я тоже кое-чему поучу.

Схватка на мечах с Бермятой больше походила на избиение младенца. Удары сыпались со всех сторон, их мощь поражала и не позволяла перевести дух. От бессилия хотелось плакать. Бермята не взял щита, он действовал одной правой рукой, левая просто отдыхала. Обиднее всего, что достигавшие цели смертельные касания в последний момент заменялись снисходительными шлепками – меч разворачивался плашмя и бил то по щеке, то по руке, то по спине и ее продолжению. В пылу чудовищной схватки, в течение которой Бермята периодически разглядывал ногти левой руки, словно сомневаясь: уже пора срезать или еще не так страшно и можно погодить? – Улька мельком заметила сидевшего как на иголках Котеню. Он дрожал, стиснутые губы обескровились и превратились с узкую синюю полосу. Побелевшая кисть сжимала рукоять меча. Казалось, Котеня готов броситься на защиту… дамы? Только бы сдержался!

В какой-то момент Бермята вложил меч в ножны, левой рукой поднял щит и стал наступать с одним щитом. Именно, не защищаться, а наступать! Теснить, принимать удары, отбрасывать их… Удар кромкой щита в запястье Ульки превратил руку в болтавшийся придаток плеча. К ее чести, меча она не выронила. Двигая плечом, попыталась атаковать, но Бермята извернулся, щитом зацепил руку с мечом и взял ее на излом. Улька вскрикнула от боли, меч полетел в траву. Котеня вскочил, но его остановила свободная рука Бермяты: только сунься, тебе тоже достанется. Легким толчком щита Бермята завалил Ульку на землю, острый край щита уперся в горло.

– Учить надо так, чтобы запомнилось, а не в бирюльки играть, как с барышней. – Бермята закинул щит за плечо и вернулся к коню. – Поехали, время поджимает.

Вот это урок. Только что Улька хотела провалиться сквозь землю от стыда и страха, а теперь благодарно глядела на пожилого витязя. Котеня жалел ее и дрался не в полную силу, а чему-то научиться по-настоящему, как оказалось, можно только с серьезным противником.

Небо постепенно темнело, назревал вопрос о ночлеге. Котеня косился на Ульку и молчал, выражение лица выдавало умственную работу, усиленную и совершенно напрасную, потому что толку от нее не было. Бермята очень осложнил жизнь. А ведь нынешние трудности – только начало, на войне придется жить среди десятков… сотен… тысяч мужчин.

Вопрос, как расположиться на ночь, решила одна фраза Бермяты:

– Я тут одно местечко знаю…

К ночи они добрались до постоялого двора «У Царевны-Лягушки». Крепкий плетень с настежь отворенными воротами окружал конюшню, несколько сараев разного назначения и длинное, сколоченное из больших бревен здание гостиницы, в одной стороне которой располагались комнаты, в другой – харчевня. Где-то за гостиницей вился дымок, в нос ударило растекшимися по жилам приятными воспоминаниями: топилась банька. В целом постоялый двор напоминал хоромы, если убрать качество и красоту и добавить несшееся из половины окон сквернословие.

Свободными оставались только две комнаты. Бермята бросил на стол монету и отправился заселяться в первую из них. Котеня спросил хозяйку заведения:

– Может быть, найдется еще одна комната? Я заплачу.