«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

И Голубова, и инока Павла Прусского, и о. Парфения объединяет очень много общего. Все трое выросли в старообрядческих семьях, где получили домашнее церковное образование, все в зрелом возрасте осознанно оставили раскол, все обладали проповедническим даром и проявили себя как талантливые миссионеры. Нельзя обойти вниманием тот удивительный факт, что Голубов, о. Павел Прусский и о. Парфений в совершенстве знали не только Священное Писание, церковную историю, духовную литературу, но обладали оригинальным способом выражения своих мыслей; в сочинениях каждого из них сохранены коренные «стародавние» формы русского языка. Наконец, никто из них не получил светского, так называемого научного образования, потому их проповеди легко можно было упрекнуть в некоторых «наивностях и промахах», недостатке строгой системы, логической последовательности. Эти упреки особенно правомерны по отношению к Парфению и Голубову. Философский склад ума Голубова, его манера выражать свои мысли, а, главное, духовная смелость самобытного философа, утверждающего истину православного учения, позволили Достоевскому увидеть в нем не только истинного христианина, но и человека «почвы», что для писателя имело особую ценность. Ему импонировали и неискушенность философа-самоучки в европейских науках, и его непредвзятость в изложении мыслей, и его неиспорченность научным анализом.

Достоевский считал направление западной философской мысли односторонне рационалистическим. Рационализм как общее свойство философской мысли Запада, по мнению писателя, влечет за собой забвение «цели развития человечества», утрату христианского идеала. Остро ощущая раздробленность европейского общества, пагубность западного рационального культа, потерю внутренней цельности бытия, Достоевский был убежден в близости грядущей духовной катастрофы. Писатель предсказывал скорое падение Европы, которое означало для него закономерный крах материализма и его ценностей, как «все эти парламентаризмы, все исповедоваемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды» (26, 167). Материальным ценностям Западной Европы Достоевский противопоставлял наиболее полное исповедание христианства, сохраняющееся в православной церкви, у русского народа. В русской душе присутствовал идеал цельного человека, а его духовные силы не подчинялись отвлеченным требованиям рассудка, не противоречили друг другу, а пребывали в единстве и гармонии. Такое понимание личности Достоевский находил в святоотеческой церковной традиции, которую хранили Тихон Задонский, Голубов, инок Парфений.

По замыслу писателя, Голубов вместе с Павлом Прусским и иноком Парфением должны были противостоять космополитам-западникам: Чаадаеву, Белинскому, Грановскому. Поднимая проблемы нравственного и религиозного выбора, сам автор «Жития…», несомненно, принимал сторону Тихона Задонского, Голубова, инока Парфения. Но Достоевского интересовали не столько идеологические споры, сколько «проникновение» идеи в глубины сознания своих героев[313]. Идеи Голубова должны были нравственно преобразить главного героя «Жития…», уже на другом этапе работы Достоевского Голубов появлялся как учитель Шатова, но в конце концов как персонаж Голубов исчез со страниц рукописей, и в центре внимания Достоевского оказался образ Тихона. Писатель отказался от Голубова, но не разочаровался ни в его личности, ни в его идеях.

Определяя «главную мысль» своего произведения, автор «Жития…» замечал, что «после монастыря и Тихона великий грешник с тем и выходит вновь на свет, чтобы быть величайшим из людей». Однако этот замысел не был осуществлен: летом 1870 г. работа над «Житием…» была прекращена, и Достоевский сосредоточился преимущественно на романе «Бесы». В «Бесах» автор обращается уже не столько к самой личности Парфения, сколько к тексту его произведения.

Первое упоминание Достоевским «Сказания» встречается в подготовительных материалах к «Бесам» в разговоре Грановского с сыном (Студентом). Сын обращается к отцу со словами: «…только какая ты фразистая и слезливая баба, я тебе скажу. Ну, ты в слезах найдешь утешение. Читал я раз книгу инока Парфения о путешествии на Афон — что инок Николай имел дар слезный — ну вот ты и есть инок Николай, который имел дар слезный» (11, 76).