Сказание о флотоводце

— Позже, Иван Федорович, об этом позже… Говорю вам — сейчас только полезно это пристрастие его к простолюдинам. Защитим страну, и тогда…

— И с этим не смею не согласиться, ваше превосходительство, — не отставал Вегов. — Не вспомните ли, как после победы над Наполеоном повели себя возгордившиеся». якобинцы»? Не последует ли и после того, как достойно встретим союзников, излишнего ославления одних и принижения других?

Барон раздраженно перебил, теряя терпение:

— Ну чего вы от меня хотите, Иван Федорович, не пойму? И, боясь оттолкнуть от себя Вегова, обидеть, заторопился:

— Не страшусь того, что сказали, больше того, сам так думаю, но, — он передохнул, — о последствиях этой легенды о нашем «Алексии божьем человеке» успеем, коли будем живы, поговорить. Когда отшумят бои, отзвучат победные песни!..

И, пресекая дальнейшие возражения, барон протянул руку.

6

В тот день у Нахимова перебывало больше сотни людей, и Титов, адъютант его, осмелился сказать адмиралу:

— Конца нет, ваше превосходительство. Может, квартиру прикажете подыскать другую? Эту все знают.

Что ты! — забеспокоился адмирал, нo тревога адъютанта передалась ему:

— Когда только всех принять успею! И почему не идут к князю Меншикову… вот эти хотя бы «отставники»?

Он вспомнил спесивого красавца Вегова, — фамилию его Нахимову приходилось слышать где-то раньше, — и подумал: «Этому поговорить бы со светлейшим, а не со мной».

И тут же распорядился:

— Нет, ты уж, братец, оставь… Люди идут ко мне — значит верят! Все они мои помощники, все ныне воины… Говорил мне Владимир Алексеевич, что и ему досаждают немало. Только вот что, голубчик: тех, у кого жалобы на командиров и прожекты свои, касающиеся укреплений, подвоза пищи и прочего, — с теми беседовать буду, иной раз так надоумят, что век человеку благодарен, а тем, кто идет слезу пролить или в батальон проситься, — тем сам посочувствуй, дай нужные записки. Из адъютантов моих будешь по мирским делам!

И, заметив, что адъютант огорчен новыми этими полномочиями, но не решается возразить, торопливо добавил:

— Город ныне за нас, а город принять на себя — это нужду принять, это, голубчик мой, труса храбрости наставить, а храброго от гибели предостеречь. Ты напиши-ка мне, братец, сколько больных на южной стороне, в каких домах лазареты разбить, какие колодцы чинить. Чтобы вся южная сторона, как экипажная казарма, была мне ясна. И что ты, голубчик, вял да печален, смотри, ныне и попы бегают взапуски!..

Было за полдень, когда быстрым своим шагом вышел он узким, вырытым в горах проулком напрямик к порту.

Ветер рябил волну, солнце палило, и город как бы плыл в жарком мареве. У причалов неверные тени мачт наваливались на деревья, и казалось, вся улица пересечена тенями, покрыта таком же рябью и, качаясь, уходит куда-то из-под ног, в море, к стоящим на мертвых якорях кораблям. Отсюда было видно, как вокруг города, по низу, вдоль семиверстной оборонительной линии вырастают насыпи, снуют люди с ручными тележками. Доносились голоса, мягкий, приглушенный расстоянием шум осыпающейся земли и лязг железа. Приостановившись, Нахимов смотрел вдаль, обнимая взглядом все безмятежное в солнечном мареве пространство, и мысленно представлял себе, какими должны быть через несколько дней строящиеся внизу оборонительные сооружении. Он видел возникающие из завалов бревенчатые стены будущих бастионов, корабельные пушки, каронады, поставленные на станки. И как хотелось бы ему повернуть немного и сторону мыс, вдавившийся в бухту, и приподнять песчаную косу, открывающую берег. Природа не везде помогала обороне города, и хорошо бы обезвредить все, что может в самом расположении бухты принести пользу противнику. Спасибо Бомбарским высотам, они прикрывают Малахов курган. Хорошо легли грядами белые холмы Пелопонесса, но оголены подступы к Корабельной стороне. Вдруг туда двинется враг, перевалив Мекензиевы горы, вдруг отойдет армия к Бахчисараю?

Мучительно было сознавать, что план обороны города может рухнуть, если отступят полки, и надо располагать артиллерию, приняв во внимание не только ландшафт местности, но и… повадки князя Меншикова. Впрочем, все ли возможно предусмотреть и кому открыться в своих сомнениях? Меншиков целиком отдал оборону города «главенствующим адмиралам», Корнилову и ему, но, удивительно, отделил оборону Севастополя от защиты Крыма.

Нахимов стоял у парапета каменной лестницы и не без лукавства пытался представить, как бы он поступил на месте противника. Как ни трудно вникать в соображения маршала Сент-Арно, французского главнокомандующего, и английского лорда Раглана, нет сомнений в том, что действиям своих флотов они предпочитают сейчас войну на суше.

Один его противник — удачливый авантюрист, маклер, он же завоеватель в Африке, усмиритель арабов, тамошний начальник «адской колонны» и во Франции военный министр, другой — английский вельможа, гордец, церковник по склонностям, в молодости потерявший в битве при Ватерлоо руку, но отнюдь при этом не военачальник и не солдат.