Сказание о флотоводце

Первого за крайности любит нынешний французский император, племянник Наполеона, второго — за верность канонам — английская знать. Нахимов знал обоих: болезненного, с лицом хорька, быстрого в решениях Сент-Арно и седого барственного тунеядца Раглана с ласковым лицом иезуита. Никто из них не был моряком, и в глубине души Нахимов допускал, что в этом сейчас причина медлительности их действий на море. Они могли бы подойти сюда и навязать бой. Но теперь доступа в бухту нет. Бухту запрут сегодня!

Томящее желание видеть лишние часы на плаву семь кораблей, которые, как сказал Истомин, «телами своими закроют дорогу врагу», охватывало его.

Вглядываясь, Нахимов издали узнал силуэты кораблей, доставивших России славу в Синопском бою. Он мог бы рассказать, как вечерами просиживал Лазарев с мастерами, замышляя их постройку. Лишенные парусов, легкие без пушек и каронад, свезенных на берег, они до сих пор недвижно стоят на местах, заранее обозначенных буйками и вешками. Нахимов поймал себя на том, что на этот раз промедление в выполнении приказа не может поставить в вину командирам.

Он убыстрил шаг и вскоре оказался у дощатого помоста, в конце пустующей сейчас пристани. Вчера отсюда он ходил на шлюпке с Корниловым, последний раз осматривал корабли.

Заметив адмирала, к мосткам быстро подошла шлюпка с «Константина», стоявшего ближе всех к берегу.

— На «Силнстрию*, отваливай, — приказал Нахимов. И спросил гребца:

— Матросы что говорят, братец? Понимают ли, почему корабли надо топить?

— У всех руки отшибло, ваше превосходительство. Надо бы пахту нести, а тут топить велено! — уклончиво ответил матрос.

— Стало быть, руки у матросов не заняты?

— Конечно, от безделья это все, — согласился матрос, — при деле всегда боль меньше!

Приблизившись, Нахимов увидел, как «Силистрия» медленно оседала. С соседнего корабля похоронно била рында — сигнал покидать корабль, спускаться в шлюпки. Закатное солнце скользило по сникшим подрубленным реям, и казалось, стихала, расступалась перед кораблем волна. На палубе «Силистрни» маячили одинокие фигуры офицеров и среди них знакомая Нахимову фигура пушкаря Черепанова.

Подойдя еще ближе к борту «Силистрии» и не поднимаясь на корабль, Нахимов окликнул пушкаря:

— Черепанов, ты днище рубил? Может быть, только пробку вынул?

— Никак нет, ваше превосходительство, исполнил, как было приказано.

— Думаю, и к утру не потонет.

— А может, и совсем не потонет, ваше превосходительство, — вдруг с надеждой в голосе ответил пушкарь.

— Как же так?

— Может, пожалеете, когда других кораблей не станет… Поглядите на нашего красавца и заместо нашего другой, постарее и поплоше, прикажете топить.

— Нет, Черепанов, не пожалею! Что-то ты, братец, других не жалеешь. Чем они хуже тебя? Или меньше свои корабли любят?

И неожиданно крикнул:

— Дай топор!.. Поднимусь сам сейчас.

— Что вы, батюшка, Павел Степанович, — встревожился пушкарь.

— Ну-ну, беги тогда сам, вспори дыру шире!

Собираясь подойти к следующему кораблю, Нахимов заметил сивоусого старого унтера Погорельского, уныло копошащегося на палубе. Унтер наматывал на деревянный круг мокрый канат.

— Погорельский! — будто вспомнив что-то, кричит ему адмирал. — Подойди ближе.

— Слушаю, ваше превосходительство! — Унтер выпрямился.

— Где же твои люди? Те, кто к нам перейти хотели? — Адмирал подшучивал, но унтер ответил с торжественностью в голосе:

— Давеча под вечер человек триста на лодках прибыло. Все сербы. На наше горе смотрели. Все они в штаб к его превосходительству адмиралу Корнилову посланы.

Теперь удивился адмирал:

— Разве? Видишь, Погорельский, сколь сильны мы дружбой. Корабли топим, а верные люди идут к нам! Ну, извини, братец, не знал!..

Погорельский хотел было подробно рассказать о появлении сербов, но не нашел слов и как бы в отчаянии махнул рукой. Движенье его не ускользнуло от адмирала.

— Ты чего, Погорельский?

— Не пересказать, ваше превосходительство, того, что слышал. Ныне мало чем удивишь, а только и они свой корабль, потеряли, пока шли сюда. И какие люди, ваше превосходительство, совсем корысти лишены. Что нам страшно, то им после турок в привычку, оттого храбры и на все готовы, лишь бы нам, русским, помочь! Никак они не ждали, ваше превосходительство, что мы флот топить будем. Подошли сюда на лодках, а лодки их в водорослях, в траве, черным черные от дороги, от грязи, от солнца, и вода их не обмыла, подошли, ваше превосходительство, увидали, как тонут наши корабли, и плачут. Ушли они от французов и англичан, рассказывают, что это за эскадра, ваше превосходительство. Больше четырехсот кораблей, больших, как соборы, а на иных целые базарные площади со скотом, будто ярмарка движется на волнах…

Что они о пушках передавали, скажи лучше, какие у них ядра? Есть ли бомбические? — скосив глаза и думая о своем, поинтересовался адмирал. — Где они, сербы? — быстро спрашивает Нахимов в некотором затруднении.

Сообщенное унтером вызывает у него чувство недовольства собой, смутной своей вины перед этими людьми; обнаруживается, что он не знает толком о народах, живущих на Балканах, не готов к этим вестям.