- Подождите демонстрировать свою преданность Советской власти. Прежде выслушайте меня до конца. Вы вывезете из этого гиблого места всех своих друзей, иначе они будут замурованы здесь до конца своей жизни.
- Не беспокойтесь о нас. Мы выберемся без вашей помощи. Мы на своей земле.
- Погодите! - раздраженно крикнул братчик. - А кроме того, две тонны платины. Вы понимаете, две тонны!
- Ишь как разыгрался аппетит на чужое добро! - покачал головой летчик. - Сразу две тонны! Надоело фунтиками таскать?
- Ничего я больше отсюда не потащу. Я не вернусь сюда.
- Что так? Монте-Кристо бежит от своих сокровищ? Так в романах не бывает. Братчик устало вздохнул.
- Чутье подсказывает: надо кончать. Иначе мне хана будет! - Он вздрогнул. - Я жду пулю или от ваших пограничников, или от сволочи Иосси, или от моей шпаны. Я говорил вам о русском офицере, который ходит сюда со мной. Поручик князь Тулубахов.
- Черт возьми, даже и князья в бандиты пошли!
- Начинает глядеть на меня исподлобья. Ему кажется, что его доля мала. У него есть теперь карта Прорвы. Я дал ему копию со своей, когда послал за бензином. Теперь он может ходить в Ново-Китеж и без меня. Я жду, что он выстрелит мне в спину.
- Пожалуй, в затылок. Определенно, в затылок, если вы будете фокусы выкидывать, - сказал Виктор задумчиво и просто.
- Э, бросьте вспоминать это дурацкое письмо! Братчик помолчал, потирая ладонь о ладонь, словно ему стало внезапно холодно. Он бросал на летчика быстрые, тревожные взгляды, силясь понять его затаенные мысли.
- Один полет, всего один полет - и мы миллионеры! Две тонны платины мы разделим пополам, фифти-фифти, как говорят янки. Воображаете, сколько каждый из нас положит в карман? Цена платины сейчас двенадцать долларов пуд! Это вам не советская зарплата!
В голосе братчика появилось мягкое, вкрадчивое. Он, как зверь, подстерегающий добычу, был терпелив: вилял хвостом и жмурился.
- Я не буду соблазнять вас шаблонной виллой на берегу лазурного моря, морской яхтой для дальних плаваний и шикарным автомобилем. У каждого свое представление о счастье и наслаждениях жизнью. Хотя шикарный автомобиль весьма способствует чувству независимости и личного превосходства. Вообразите, все это и сравните со своим социалистическим раем!
Братчик сделал паузу, глядя выжидательно и беспокойно.
- Ну же, быстрее! Сразу, как в воду! - засмеялся он нервно.
Летчик тоже посмеялся, но в меру, вежливо.
- Ну что ж, в воду так в воду. Вообще-то я согласен. Валяйте, грузите самолет платиной. Две тонны Антошка» подымет. Полетим к нам, в Советский Союз, И сдадим платину государству. И вас сдадим. Так вам подходит?
Такого ответа Памфил, видимо, не ожидал. Он был явно сбит с толку.
- Вы отказываетесь? - искренне удивился он.
- К сожалению, - ответил вежливо Косаговский и даже приложил руку к сердцу, - Не устраивает меня фифти-фифти. Верьте слову!
2
В стекло окна билась муха. Жужжание ее наводило тоску и тревогу.
- А не много ли вы на себя берете? - ласково, мурлыкающим голосом заговорил братчик. - Неужели не боитесь смерти?
- Только дурак пли ненормальный не боится смерти! - сердито ответил Косаговскнй. - Но есть кое-что и посильнее смерти.
- Вы правы. Страх ожидания посильнее собственно смерти. Особенно ожидание смерти не быстрой и не скажу, чтобы безболезненной. Суровец, здешний палач, потрудится над вами. И виску и встряску на дыбе испытаете, и репку-матушку запоете, и всю подноготную расскажете. Научу Суровца и чахарскому способу кишки на пику мотать! Есть и еще способ, называется «на комары». Ваши волосы забьют клином в пень и свяжут голого. В тайге комаров и гнуса - тучи. Они из вас кровь до последней капли высосут.
Виктор почувствовал, как по позвоночнику пробежала дрожь. Но он справился с минутной слабостью, сказал брезгливо:
- Брось ты хвастать своей палаческой работенкой, Кого пугаешь, падаль?
- Что? - крикнул бешено Памфил и слепо двинулся на летчика. - Встать! Встать, когда с тобой говорит русский офицер!
- Японский холуй, а не - русский офицер, - сказал Косаговский, покачивая ногой, закинутой на другую.
Братчик со свистом хватил воздух и, вырвав из кармана взблеснувший мушкой пистолет, ткнул его в лицо летчика.
- Дырку захотел? Да? Пулю меж глаз?
- Не психуй, Памфил-Бык, - спокойно сказал Виктор. - Психуешь, как баба.
С лицом, остервенелым от злости и унижения, Памфил бессильно опустился на табурет. Попробовал закурить и бросил сигарету. Руки его мелко, противно дрожали.
- Люблю злых, с ними драться веселее, - глядя на него, засмеялся Косаговский. - Дырку в моем лбу ты можешь сделать, а долго ты после этого проживешь? И ни бог, ни микадо тебе не помогут!
Братчик не ответил, долго молчал, мертво глядя в угол. Тяжелый удар соборного колокола вывел его из оцепенения.