Сказание о граде Ново-Китеже. Роман приключений

Атаман и есаулы остановились у дерюжной палатки,. где бабки-ведуньи разместили лазарет. На рогожах лежали раненые при первом приступе на Детинец. Скупо стонал посадский, подбитый зарядом картечи из горластого «тюфяка». Рваные его портки и рубаха залубенели от крови. Ведуньи варили целебные корни, обмывали отваром раны и накладывали на раны осиное гнездо или присыпали золой. А в стороне лежал убитый. Бабки уже обмыли покойника через березовый веник, обули в ненадеванные новенькие лапти, на глаза положили медные гроши, а в головах поставили чашку с водой, чтобы было где обмыться его душеньке, вылетевшей из тела. И провожал его в последний путь похоронный плач женщин.

Подымитесь вы, ветры буйные,
Со всех четырех сторон.
Разнесите мать сыру землю,
Разбейтесь гробы да распахните саваны…

Будимир снял шлем, вытер рукавом вспотевший лоб и перекрестился.

- Мало на воле погулял! - сказал он жалеюще, указывая на мертвеца, и перевел взгляд на Детинец. - Облегли мы сего зверя, а он вишь как кусается!

- Медведь, коли почует, что берлога его в облоге, он тогда и зубом кусает, и когтями рвет, и лапой наотмашь бьет, - угрюмо заговорил Пуд, глядя на сиявшую золотом крышу посадничьих хором. - А Детинец не добыча еще, подранок только. Вот и кусается.

- Добьем? - спросил походный атаман. - По острию ножа идем!

- Подденем на рогатину! - тихо, но с угрозой ответил Волкорез.

- Прииде час для мужества и для битвы! - снова перекрестился Будимир. - Докончим же наше дело в добрый час, во святое времечко.

А похоронный вой плакальщиц начала перебивать горластая, задиристая перебранка двух враждующих станов. Таков древний осадный обычай. Посадские кричали стрельцам, высыпавшим на стены:

- Пошто ворота Детинца заперли?

- Чтоб телята не лазили! - отвечали насмешливо стрельцы.

- Теляток спужались, храбрецы?

- В мир, гилевщики, захотели? - орали со стен. - Ототкнем вам дыру не в мир, а в адское пекло!

- Всем вам, кафтанникам, головы свернем! Сами себя в пятки целовать будете!

- На себя погляди, посадчина тухлая! Лаптем щи 'хлебаешь, еловой шишкой чешешься!

- Веревки на вас, кафтанников, жалко! Мочальной петлей удавим!

На стене показалась вдруг багровая рожа попа Саввы. Задрав нос-пуговку, он сначала выругался ядрено, потом заорал:

- Паршивчики, шелудивчики! Сманили вас, дуроломов, мирские на окаянство! Саблей вас будем крестить, как рече пророк!

- Душа паскудная, попище нечестивый! Уже переметнулся? - брезгливо закричал Истома, стоявший под стенами.

- Истомушка! Внучек! Сам знаешь, сколь скудно мы живем! - слезливо заныл поп. - А старица обещала, что я один буду мертвых посадских отпевать. А посад-чину стрельцы сотнями уложат, вот увидишь!

- Кутья тухлая! Прихвостень посадничий! - закричали ненавидяще посадские. - Трупоядец проклятый! А поп надрывался со стены:

- Сосчитай-ка, Истомушка! С каждого покойника по алтыну - три рубля в мошну!

Толстый, неповоротливый стрелец, низко склонившись со стены, крикнул зычно:

- В Светлояре ваших мертвяков будем топить! Как в прошлый ваш бунт топили!

- Ты топить нас не будешь! - рявкнул Волкорез. Длинная, зверобойная стрела его мстительно взвизгнула и впилась стрельцу в горло.

- Вот тебе, вражина!

Стрелец шатнулся и упал со стены головой вперед. Так и остался лежать со стрелой, пробившей горло и застрявшей где-то в черепе.

А перебранка осадного табора и детинской стены прекратилась только ночью.

2

Ночь пришла холодная и ветреная, с редкими проблесками луны меж бегущими облаками. И принесла эта ночь караульным стрельцам тревогу и страх. Они слышали шум какой-то работы: лязгало железо, били в землю лопаты, ломы и кайлы, скрипели подъезжавшие возы. А не видно в темноте, что задумали смерды.

Это Птуха готовил свои фугасы. Он сердился и ругался шепотом, чтобы не услышали на стенах.

- Кошмар! Ты же не могилу копаешь, а шурф! Понимаешь? А на дне шурфа выкопаем зарядную камеру. И что с этого будет? И будет с этого, чтоб вы знали, воронка усиленного выброса!

А со стороны Светлояра подъезжали возы с песком, глиной и крупной галькой, забоечным материалом для забойки шурфа.

Тревогу и страх рождал и у посадских нависший над осадным табором Детинец. Был он загадочен, безмолвен и темен. Светились только два окна в посадничьих хоромах, словно пялились на осадный табор огненные глазища. А еще посверкивали волчьим глазом тлеющие фитили на стенах, отмечая места пушки, «тюфяков» и пищалей, да иногда свет проглянувшей луны дробился синеватыми искрами на остриях копий, на лезвиях бердышей и на шлемах стрельцов.

«Ветер и ночь холопьего бунта! Стены старинной крепости и зловещий блеск старинного оружия… Все как во сне!» - думал капитан, стоя около штабного шатра.

Пуд Волкорез, стоявший рядом с ним, погрозил кулаком окнам посадских хором:

- Ужо выбьем твои глазища, филин проклятый!

3