Сказание о первом взводе

В штабе батальона Широнин представился командиру старшему лейтенанту Решетову, рыхлому блондину с пушкинскими бакенбардами, к каким в ту пору особое пристрастие питали артиллерийские офицеры. Здесь беседа была еще короче. Решетов отчитывал какого-то старшину за пропавшую и до сих пор не найденную подводу с боеприпасами. Старшина стоял навытяжку, не шевелясь, уставив на комбата кроткие немигающие глаза, точно смирившись с тем, что ему будет учинен по крайней мере двухчасовой разнос. При появлении незнакомого офицера Решетов не отпустил старшину, но прервал разнос, бегло посмотрел документы Широнина.

— Пойдете к Леонову, — после минуты раздумья решил он, — примете первый взвод. Шкодин, отведи, — и сразу же — теперь ведь Широнин стал своим — вновь повернул к старшине гневное, раздраженное лицо.

Побывав и у командира роты, Широнин вместе со Шкодиным теперь шел к стоявшим чуть поодаль от села полуразрушенным постройкам фермы, где размещался первый взвод.

— Взяли бы вы меня к себе, товарищ лейтенант, — говорил по пути Шкодин, обрадованный назначением Широнина.

— Так ты же в первом взводе и есть.

— Я не про то… ординарцем бы к себе.

— Мне, друг, ординарец не полагается.

— Ну, просто бы так, как это, вестовым, что ли?.. Надоело все по штабам да по штабам. А вот тут и взвод. Не поскользнитесь. По приступочкам… Осторожнее… Их тут и не разглядеть.

XIII

Постройка, в которую вошли Широнин и Шкодин, была без потолка и крыши — всего-навсего четыре заледеневшие стены, по-сиротски брошенные в степи. Они укрывали лишь от ветра. У одной из стен шумно, без умолку трещали два костра. Возле них сгрудились красноармейцы.

Слышался ровный голос, каким обычно читают письмо, и он то и дело обрывался смехом и замечаниями собравшихся.

«Сегодня, товарищи, у нас праздник, — торжественно сдали завхозу костыли. По этому поводу разрешили себе и сто граммов».

— Не теряются ребята!

— Торопов насчет этого расторопный.

«Выпили за ваше здоровье, друзья, — продолжал ровный голос, — за наш первый взвод, и не думайте, что повеселели, ни черта; наоборот, такая смертная госпитальная тоска взяла, что выпимши и письмо это стали писать, может, вы хоть душок почуете…»

— И за то спасибо!

— Напишите им, товарищ старшина, что и у нас это добро бывает.

— Товарищ старшина, — позвал Шкодин Зимина. Тот обернул потемневшее, разморенное теплом лицо, глянул на вошедших чуть слезящимися и от смеха и от едкого дыма глазами. — Вот товарищ лейтенант к нам в первый взвод.

Зимин шагнул к Петру Николаевичу, и тот протянул ему свою сухонькую легонькую руку, уважительно пожал зиминскую — загрубевшую, будто набрякшую в только что законченных хлопотных трудах.

— К нам, командиром? Давно ждем, товарищ лейтенант, — прояснилось в дружелюбной улыбке лицо Зимина. У костра обернулись и тоже с нетаимой заинтересованностью смотрели на прибывшего офицера Чертенков, Букаев, Кирьянов, Болтушкин.

— Ну вот и дождались, коль ждали, — Петр Николаевич переводил ухватистый взгляд с одного красноармейца на другого, и невольно у него возникла мысль, что где-то и когда-то — по крайней мере вот этих трех или четырех — он уже видел. Это чувство было настолько смутным, что сейчас он не стал разбираться в нем, прошел мимо расступившихся солдат к первому костру, поближе к языкастому приветливому пламени.

— А жилье у вас, товарищи, скажем прямо, не важнецкое, — Широнин глянул в небо, с которого продолжал валить снег. — Не гостиница «Москва».

— И то хорошо, что не в голой степи, товарищ лейтенант, — отозвался Кирьянов, а за ним и другие.

— Та всэ ж таки затышок!

— Чего еще надо в наступлении?

— Немец нам здесь блиндажей не успел приготовить.

— На кой ляд они нам и нужны.

— Наше жилье сейчас такое… отогрелся, ноги на плечи и дальше! — проговорил Букаев своим сиплым баском, которому непогода, зимняя фронтовая необжитость, бездомные ночевки придали еще более густой, низкий тембр. А Петр Николаевич, услышав этот басок, щупнул взглядом быстрых глаз чуть обрюзгшие черты лица Букаева и вновь ощутил прежнее, пока безотчетное чувство чего-то знакомого.

— Где-то мы с вами будто встречались? — спросил он, пытаясь из тысячи фронтовых встреч выхватить памятью ту единственную, о которой ему напоминали эти лица.

— Может, и встречались, товарищ лейтенант… из-за Дона идем.

— Из-за Дона? Так правильно же… Вот там и виделись. На марше. Так ведь?

— А, вспомнил и я, — осклабился Зимин, и сам теперь узнавая лейтенанта с лыжами. — Мы вам помогали тогда машину вытащить. Вы еще насчет шинелей посмеялись, новые, мол, слишком.

— Верно, было такое… Ну, а шинельки у вас после того пообносились, слов нет, пообносились, а-я-яй, я-яй! — Широнин шутливо качал головой, окидывая взором действительно побуревшую, словно мятую вальками одежду красноармейцев. Вон чья-то — зазевался ее хозяин — прихвачена костром; другую не полоснул ли шальной горячий осколок?