Сказание о Рокоссовском

— Рокоссовский к солдатской махорке пристрастие имеет. Сам солдатом был, — убежденно проговорил артиллерист, скручивая цигарку весьма внушительного калибра.

— Откуда тебе известно? — заинтересовался боец со странной фамилией Бабеус и зыркнул на артиллериста круглым совиным глазом.

— Мы на факте проверили. Больно уж он в солдатской жизни разбирается, — пыхтел цигаркой артиллерист, пуская под потолок клубы сизого дыма.

— Факты давай! — подзадоривал Орлов флегматичного артиллериста.

На Орлова зашумели:

— Прикуси язык!

— Дай человеку складно сбрехать!

— Валяй, бог войны!

— Факты нужны? Будут факты, — пообещал артиллерист. — Сидим раз мы у себя в блиндаже, — начал он, роняя золотые махорочные искры на пол, — портянки сушим, разным мелким солдатским делом занимаемся: кто сухарь жует, кто котелок чистит, кто жене фронтовой наказ-памятку сочиняет. Вдруг дверь открывается, командующий входит, а за ним начальство полковое и дивизионное. Глянули — Рокоссовский. Вскочили мы, поздоровались, переминаемся с ноги на ногу. С непривычки оно боязно.

Присел командующий у печурки, подбросил полено в огонь, чтобы светлей в блиндаже было, спрашивает: «Как живете, товарищи, как воюете?» «Ничего себе живем, обыкновенно, — говорим мы. — Одно плохо — оборона осточертела. Хуже горькой редьки. Скорей бы вперед!» Улыбнулся Рокоссовский: «Пойдем вперед, пойдем. Сапоги только берегите, пригодятся. Немецкие дороги каменистые».

Вот и разговорились мы. С другим ротным так душевно не поговоришь, как с ним. «На что жалуетесь, — спрашивает, — какие недостатки, какие нехватки?» Русский солдат, известное дело, жаловаться не любит. «Никак нет, товарищ маршал, — отвечаем мы в один голос. — Всем обеспечены».

Потолковали о том о сем, а Рокоссовский невзначай и говорит: «Угостите, товарищи, махоркой». Мы за кисеты, а там и на понюшку нет, еще вчера вечером последнюю вытрусили. Туда-сюда — конфуз, одним словом. А маршал смотрит на нас внимательно, ждет. Хоть сквозь землю провались!

«Как же так получается, — говорит Рокоссовский, — всем вы довольны, а махорки нет?» И посмотрел на замполита полка, что у дверей стоял. Тяжелым взглядом посмотрел. Потом солдаты говорили, что с того дня замполит и курить даже бросил. Возьмет, бывало, табак в руки, вспомнит что-то, отложит в сторону и переживает.

— Сразу видно, что маршал солдатскую душу понимает, — согласился с артиллеристом Ермаков. — Ему разной видимостью глаза не закроешь, он до натуры докопается.

— А может быть, у него тогда и свои папиросы были, — неуверенно вставил Бабеус, — только проверить хотел солдатское житье?

— Это нам неизвестно, — подмигнул артиллерист, — военная тайна, как говорится, план командования. Только с того дня с куревом у нас полный порядок был. А когда тронулись, и трофейная сигаретка пошла. Только дрянь она естественнейшая. Против нашей махры как компот против медсанбатовского спирта.

С последним замечанием все согласились охотно.

Когда стемнело, Бабеус вытащил из кармана кусок свечи, укрепил ее на ящике, зажег. Желтое пламя колышется, вздрагивает, и лохматые тени, как ночные птицы, двигаются по потолку и стенам вагона.

Орлов не моргая смотрит на свечу, и в его зрачках дрожат маленькие желтые язычки. Бабеус читает газету, беззвучно шевеля шершавыми сухими губами. Артиллерист беспокойными шагами мерит тесное пространство вагона, и его тень то, быстро сжавшись, исчезает в темном углу, то, широко распластавшись, занимает полстены. Он мурлычет себе под нос песню, но слов нельзя разобрать, да, верно, и нет никаких слов, и песни нет. Просто просятся наружу чувства, для которых не найдены еще нужные слова.

— Верно сказано: все мы до конца жизни земляки, — заговорил он, ни к кому, собственно, не обращаясь, как бы размышляя вслух. — Год пройдет, пять, десять, а встретишь случайно чужого, незнакомого человека, узнаешь, что и он тоже у Рокоссовского воевал, — и вроде он тебе сват- брат.

— Правильная мысль, — поддержал Самохин, человек солидный, знающий себе цену. Не часто вступал он в беседу, но говорил веско, как дрова колол. — Я с маршалом Рокоссовским только одну встречу имел, а на всю жизнь запомнил. Внукам о ней в назидание рассказывать буду.

— Вот как! Крепко! Надо думать, и ручкался ты с ним? — не преминул поддеть Орлов.

— Угадал! Дело чуть-чуть до руки не дошло, — как-то загадочно подтвердил Самохин.

Такое начало, естественно, не могло не заинтересовать,

— Как же вы с Рокоссовским встретились? — навострил любопытные уши розовощекий солдат.

— Не приведи господь никому его так встречать, — мрачнея, признался Самохин.

Теперь все в вагоне притихли. Видно, и впрямь встреча старшины с маршалом была примечательная.

Только Орлов был верен себе:

— Дело ясное. Подошел к Самохину маршал Рокоссовский, козырнул, щелкнул подкованными каблуками и отрапортовал: «Товарищ старшина...»

Но на Орлова опять со всех сторон зашикали:

— Да заткнись ты!

— Вот уж истинно, язык без костей!

— Помолчи, друг, если ни уха ни рыла не смыслишь!

Не выдержав такого артналета, Орлов замолчал. Когда установилась тишина, Самохин продолжал: