Сказание о „Сибирякове”

Вавилов достал наган. В нем осталось два патрона. "Один ей, другой себе, подумал он, - и никаких мучений. Все кончится сразу". Опустил наган: нет, надежда все еще теплилась. Павел положил револьвер в кобуру и побрел к берегу. Он пытался уйти от одиночества, которое становилось невыносимым. Море все-таки было живым, с ним можно разговаривать вслух. Но теперь моряк и тут не находил душевного спокойствия. Над головой высоко-высоко проносились перелетные птицы: белоперые лебеди, возвещавшие о себе громкими трубными звуками, косой вереницей тянулись к югу, в сторону материка, туда, где был родной дом. Эх, если бы птицы могли передать на Большую землю весточку!

Однажды Вавилов увидел среди серых камней одинокий кустик травы. Он вцепился в землю и стойко выносил натиск лютых ветров. Павел невольно сравнил себя с упрямым кустиком. А сравнив один раз, уже не мог не думать об этом.

Пробуждаясь, он теперь спешил в лощинку, где рос кустик. Цел ли он? Ему казалось, что в этих сухих стебельках заключена и его жизнь. Пока цел кустик, жив и он. Погибнет травка, вместе с ней угаснут и его силы. Как-то Павел не выдержал и загородил кустик камнями от яростных атак ветра и, сделав это, с радостью подумал, что стремление жить неодолимо. За долгие дни страданий человек впервые улыбнулся.

На тридцать второй день своего одиночества Вавилов снова увидел судно, на этот раз совсем близко. Он узнал пароход "Сакко". Снова Павел заметался по берегу, снова махал и кричал в отчаянии. И корабль остановился. "Заметили!" Так продолжалось недолго. Пароход бросало на штормовых волнах. Он постоял и вдруг опять двинулся в путь.

* * *

Замерзшая земля искрилась хрусталем изморози. Мертвую тишину нарушили звуки медленных шагов, по россыпи камней стучали сапоги. Человек подошел к маяку и замер: его собака, застыв, лежала на боку, шерсть покрылась инеем. Весь день Вавилов бродил по острову как тень. А к вечеру у старого маяка вырос аккуратный холмик из камней.

Последний костер. Павел зажигает спичку. Она гаснет. Но ни испуга, ни сожаления, он думает равнодушно: "Все равно не спасла бы". Чудится, вроде гудит самолет. "Опять галлюцинация". Но гул нарастает. И потерявший веру в спасение человек поднимает голову. Самолет! Он кружит над островом!

Вавилов ущипнул себя. Сон? Нет. И вправду над головой стальная птица. От нее отделился какой-то предмет и упал неподалеку от маяка. Павел стоял как вкопанный. Зачарованно глядел он на самолет, а тот все кружил и кружил, давая понять: "Мы видим тебя, товарищ". Слезы текли по щекам моряка.

Когда крылатая машина скрылась вдали, Вавилов разыскал сверток. В нем оказались какао, сгущенное молоко, хлеб, медикаменты, теплые вещи, спальный мешок. И, наконец, чему Павел больше всего обрадовался, записка: "На крутой волне сесть не смогли, но при первом же случае за тобой придем. Жди нас, не унывай". Тут же давались и советы, чтобы не жадничал, а ел понемногу.

Волнение охватило Павла. Он не находил себе места. Увидел папиросы. Никогда раньше не курил, а тут сунул в рот папиросу. Затянулся. Голова закружилась, и он впал в приятное забытье.

* * *

- Было это в сентябре 1942 года. Времени прошло с той поры много. Но постараюсь все припомнить, - сказал авторам этой повести известный полярный летчик Иван Иванович Черевичный. Он начал перебирать какие-то пожелтевшие бумаги. Достал потрепанный блокнот, полистал его и сказал:

- Вот, кажется, здесь. Слушайте. Это я записал для памяти.

"26 сентября в Диксон, по пути в Архангельск зашел лесовоз "Сакко". Его капитан Владимир Михайлович Введенский сразу же поспешил в штаб морских операций. Там он встретился с Арефом Ивановичем Минеевым и Николаем Александровичем Еремеевым и рассказал им следующее: когда "Сакко" проходил мимо острова Белуха, экипаж увидел на скале человека, который бегал и размахивал белым полотнищем. Снять его мы не могли, - доложил Введенский, - Сильная зыбь не позволяла спустить шлюпку". Сообщение взволновало всех. На Белухе могли быть только люди с погибшего "Сибирякова". В это время в воздухе находился гидросамолет летчика Каминского. Ему немедленно по радио дали приказание обследовать остров и, если представится возможность, подобрать неизвестного. Каминский увидел человека. Но море было бурное, и посадка исключалась. Тогда летчик сбросил меховой спальный мешок, теплые вещи и продовольствие, которые оказались на борту, и записку.

На следующий день я летел в Диксон и по радио узнал о случившемся. Так же как и Каминский, сумел сбросить лишь пакет с едой. Весь следующий день мы пытались снять со скалы сибиряковца".