Сказание о Старом Урале

Вторые сутки пленница сидела в темноте подземелья. Свеча давно догорела. За это время никто не приходил. До хлеба она не дотронулась, а воду выпила всю, так и не утолив мучительной жажды. Но хуже всего была могильная тишина, изредка нарушаемая писком дерущихся крыс.

Почему же не идет Акинфий и каковы его замыслы? Она уже успела поразмыслить, как действовать. Решила разжалобить Акинфия слезами раскаяния, лишь бы только выйти из этой нечеловеческой тьмы.

От сырости все тело стало липким. Ей было холодно. Чтобы хоть немного согреться, она вся съеживалась, зарывалась в солому. От невыносимой тишины она начинала разговаривать вслух. Произносила те слова, что собиралась сказать Акинфию, вымаливая прощение. Надежды на прощение она не теряла. Тогда она сможет вернуться в свою опочивальню, успокоить Демидова лживой покорностью, выждать время и снова пытаться бежать.

Больше всего Сусанна боялась, как бы Демидов не приказал пытать и бить ее. Она знала, понаслышке, ужасы демидовских пыток. Люди сознаются под пыткой во всем, что было и чего не было. Если Акинфий надумает применить к ней пытку, Сусанна твердо решила свалить всю вину на Прокопия.

В кромешной тьме подземелья Сусанна пыталась приготовиться к допросу, обдумать ответы, найти средства разжалобить Акинфия. Ей все еще верилось, что прежняя власть над ним не утрачена и вернет ее вновь в привычную роскошь опочивальни.

* * *

Когда Шанежка прибежал уже после полуночи на зов хозяина, тот отобрал у приказчика ключи от подземелья и грубо прогнал, не спросив никаких подробностей о том, как ловили Сусанну и как она повела себя в подземелье.

Сам Демидов вторые сутки не выходил из спальни, ничего не ел, пил крепчайшую брагу кружками, не испытывая даже легкого опьянения. Он еще никогда в жизни не ощущал в себе такой холодной, давящей злобы. Он гневался не на обманщицу, которую мысленно обрекал на самую лютую казнь, а на самого себя. Он испытывал мучительный стыд перед самим собой за то, что за столько лет совместной жизни не смог распознать этой женщины. Обманулся, как безусый юнец! Теперь он догадывался, что за все эти годы она не сказала ни одного искреннего слова и, даже лаская, лгала. Как мог он верить этому дьявольскому притворству, этим лживым чарам, до того заворожившим его, Акинфия Демидова, что смогли даже в его каменной душе пробудить давно забытую жалость и нежность?

Измученный гневом и этими мыслями, Демидов уже не раз порывался кинуться в подземелье, нещадно бить ее за все, что она сотворила с его душой. Но он смирял эти порывы, боялся, как бы не подпасть снова под колдовское обаяние этих лживых глаз и не размякнуть. Несмотря на всю свою ненависть к обманщице, он не мог избавиться сразу от ее прежней власти над ним. Всем своим трезвым, жестоким, холодным умом Акинфий ненавидел эту женщину. Сердцем же он все еще принадлежал ей, все еще любил ее, непокорную, властолюбивую и все же мягкую и нежную... И хотя ее ложь была очевидна и вырыла пропасть между ним и ею, Демидов никак не мог решиться начать экзекуцию.

Он сознавался себе с трудом, что жестоко страдает от обиды, чувствует себя оскорбленным как человеческая личность. Да как это смогла простая купчиха столь оскорбительно пренебречь таким человеком, как он, приближенный к императрице, вершитель судеб целого края, богач и заводчик Демидов? Как она, только любовница, посмела пренебречь его любовью, не понять, не ценить такого чувства!

Бегство он бы еще простил, смог бы объяснить порывом на волю, прихотью, капризом. Захотелось, мол, побегать, пошалить по-детски, потому что надоело, приелось чрезмерное богатство. Но куда и зачем она убегала? К кому? Неизвестность причин побега терзала его любопытство, будила страшное подозрение. А допрашивать холопа Шанежку ему, гордецу Демидову, претило. Пусть сама скажет!

Мучили самые мрачные предположения. Может, это все происки неких тайных могущественных врагов? Во что бы то ни стало дознаться обо всем у самой Сусанны. Конечно, можно вынудить признание пытками. Но он гнал эту мысль, откладывал допрос, ибо где-то в глубине души тлела надежда на ее раскаяние и возвращение. А сможет ли он в будущем, если чудо раскаяния свершится, снова припасть губами к телу, которое сам же предал на пытку? Он хотел увидеть, услышать ее – и боялся этого момента.

С этими мыслями Демидов под утро задремал...

Он пробудился, не зная, который час. Очнувшись от давивших его кошмарных снов о Сусанне, он вдруг внезапно представил ее вместе с сыном Прокопием. Вот в чем, может быть, причина побега? От таких мыслей воскресла с новой силой притихшая было злоба, заставила его вскочить, схватить плеть и чуть не бегом кинуться к потайной двери под малахитовой лестницей.

* * *