Сказание о Старом Урале

– Алешка Костромин! Кобель. Ворюга подлый. В опричнину напросился не затем, чтобы царю служить, а чтобы сподручнее было лапу в казну запустить. Жечь его надо было живьем. За измену Руси, за один лишь умысел о сем казнить надо таких крамольников, самый след их с русской земли стирать. Слышишь? Царь тебе сие говорит.

Откашливаясь от приступа удушья, вызванного этой вспышкой гнева, царь таращил остекленевший глаз, ходил по покою и почти выкрикивал слова:

– Дознаться мне надобно, где боярин Голованов? Слух был, будто он к свейской земле побежал, да не добежал. Хочу вот королуса Эрика свейского поспрошать, не объявился ли там сей беглец.

– Напрасно королуса о сем спрашивать, государь!

Лицо Ивана исказилось, он закричал, стукая посохом об пол:

– Уж не в своих ли местах ты его видел?

– Слуга твой и помощник в покорении Астраханского царства Макарий Голованов у меня в чусовском городке воеводой стоит.

Царь умолк, отвернулся, поиграл посохом, будто прицеливаясь в Семена. Слышно было его тяжелое, хриплое дыхание. Протекло несколько минут молчания. Иван взвешивал, не чрезмерна ли дерзость стоящего перед ним человека. Потом заговорил, как будто с облегчением:

– Так, значит, у тебя мой воевода Голованов? Стало быть, и про него мне соврали. Враньем я опутан, как тенетами. Таких, как Голованов, возле меня не больно много. Сгоряча старик кинул Москву. Спор у него с Годуновым Борисом Федоровичем вышел. Ощерились друг на друга. Макарий – новгородец. Гордец! Куда там! Оправдываться не стал, правоту доказывать отказался. Вот и оплели его передо мной, будто он со свейским королусом дружбу супротив меня завел...

Царь склонил голову, задумался, вздохнул.

– Знаешь ли, пожалуй, даже и хорошо, что Голованов ушел в тот год. Кругом злая крамола ковалась, слуги мои порой не имели времени правого от виноватых отделять, правду вовремя углядывать. Каюсь в том за них и за себя теперь перед Всевышним в молитвах. За упокой души грешных вклады делаю и сам молюсь. Ты не ведаешь, как тягостно царствую! Царем над боярами быти страшно. Путают они передо мной правду с кривдой. В преданности мне клянутся, а сами на сторону смотрят, козни строят, замышляют меня смерти предать. Русь велика, а я один должен всю крамолу в ней углядеть. Кабы не божья воля, давно бы снял шапку Мономаха и в монастырь укрылся от мирской суеты. Бог велел мне Русь беречь! Он меня на царство помазал, чтобы Русь возвеличить. Значит, боярам меня со свету не сжить! Презрение их презрю. Гляди на мои руки: видишь, трясутся! Не от страха, а от усталости. Устали они измену и крамолу на Руси изводить. Боярам не люб был мой замысел об опричнине, но службу свою она сослужила мне! Грозным меня прозвали в устах молвы. Как собачий лай, слышится сие прозвище по всему государству. И все за то, что помысел единой Руси превыше распрей боярских корыстолюбцев поставил. Ох как тяжко судьбу народную на раменах нести!

Удушливый кашель заставил царя замолчать. Кашель сотрясал всю его грудь, вырывался со свистом. Иван дергался всем телом, пока приступ не кончился. Строганов следил, как расправилась сутулая спина царя. Вдруг неожиданно царь засмеялся громко и естественно.

– Что ж приумолк, купец? Напугал я тебя ненавистью к боярам? А вот погляди-ка теперь на мои руки: видишь, не трясутся? Сила в них вливается, когда у меня в ней нужда! Не дотянутся, Строганов, руки ворогов до моей жизни, пока сам Христос меня не призовет.

И снова нет уже на лице царском недавней улыбки, и снова его немигающий взгляд устремлен в упор на Строганова.

– Не молод ты! Кому на старости отдашь свою власть на Каменном поясе?

– В племянниках вижу преемников. Боюсь за сохранность края.

– А я за все государство страхом охвачен. Все думаю, хватит ли в руках сына силы для сбережения Руси. Только в молитвах нахожу утешение от тягостных дум. Ступай на Каму, думай о моем повелении. Находи верных людей, начинай постукивать в ворота Сибирского царства. Не пустит нас хан добром – сам сгони его, как дед мой согнал татар со святой земли Руси.

Строганов отвесил низкий поклон и, пятясь, пошел к двери. Царь остановил его.

– Поглянулась ли тебе Москва?

– Сердце государства углядел в ней, великий государь.

– Великое сердце! Вечером на Москву погляди! Неисчислимые огни ее – знамение силы, коя Москву в первопрестольный град обратила. Для народа Москва – святыня и символ. Москва – третий Рим, четвертому не быти. Доколе стоит Москва нерушимо, дотоле нерушимым пребудет все государство... Не гоже мне отпустить тебя без одарения. Но чем одарить тебя? Шуба с моего плеча для тебя не диво. Свои небось теплей моих носишь. Однако надумал! Есть для тебя подарок! Перстень сей с сапфиром индийским.

Царь снял с пальца перстень и отдал Строганову.