Сказание о Старом Урале

– Ни от чего не отрекалась. Рясой прикрылась, чтобы запрет обойти, возле его жизни быть. Разум у меня не покоряется отречению. Знала, что ты, Катерина, стояла на моем пути. Тогда я тебя из его памяти лаской своей выжгла. Как ты радовалась, когда я из камского края отъехала! Думала одна им завладеть, да покойница за меня заступилась. Не отдала его тебе. Та Анна померла. А я жива. В рясе, но живая, и тебе его не отдам.

– Зачем же ко мне пришла?

– А чтобы знала: жива я со своей любовью к нему, и ты стой в сторонке.

– Смирись, грешная! Не нужны мы ему. Смотри на меня: седая стала. Не наш он! На холме его разум, у могилы. Тебе же один путь – назад в Москву. Не простит он тебя!

Катерина медленно поднялась на крыльцо, ушла в избу. Подул ветерок, и посыпался на сидящую монахиню снежок лепестков с цветущих черемух.

* * *

На горизонте, где леса медвежьей шкурой укрыли склоны гор, уже появился отсвет встающей луны. За ее восходом в одиночестве следил Семен Строганов с вершины могильного холма.

Шелестела листва на березах, перешептываясь с ветром. Огромный лунный диск в мареве вечерних испарений казался раскаленным докрасна. Полоса света от него, мелькнув по земле, пролегла широкой дорогой поперек Чусовой, озарила городок за кольцом стен и посады вокруг. Луна будто нарочно показывала Семену дело его рук, привычное и дорогое. Он видел, как менялись оттенки лунного света, пока диск поднимался все выше и, наконец, не залил всю округу устойчивой, торжественной холодной голубизной. Уже легла на землю черная тень березовой листвы, а у сидящего человека лунный свет посеребрил голову. Но в этом свете просто лучше видна эта седина в волосах, да и морщины не спрячешь. Годы всей своей тяжестью легли на плечи, пригнули их. Годы! Семен знал теперь, что это они научили его чаще возвращаться к мыслям о прожитом, уходить от людей на свидание с самим собой. Годы! Оставленные ими морщины на лбу – это рубцы и раны, обретенные в единоборстве с мыслью, тревогами, заботами. Разум не хочет мириться с надвигающейся старостью. Как надоедливая кликуша, она шамкает беззубым ртом о вечном покое, заставляет думать о спасении души, приказывает забыть земные радости и услады. Но в ответ на этот шепот стучит в его мятежное, непокорное сердце, гонит горячую еще кровь. Недавно он узнал, что Катерина уже ревнует его к молоденькой Анюте, на чье присутствие в прирубе Семен сперва обращал так же мало внимания, как в свое время не замечал ее присутствия отец. И, когда Катерина Алексеевна стала отзываться об Анюте с ревнивой злобой, Семен вдруг заметил красоту и обаяние своей молодой домоправительницы. Теперь светлый образ ушедшей невесты невольно стал заслоняться другим, новым женским образом. Сначала мысль об этой молодой, едва разбуженной женственности показалась ему кощунственной и греховной. Усилием воли он победил эту мысль, но она возвращалась все настойчивее. С горечью он думал о грузе лет на плечах, стыдился мыслей о радостях любви и гнал их от себя, потому что уже не верил в себя, не чаял в себе силы дать счастье; а брать его без отдачи – значило не любить, а покупать... Быть купцом он мог в торговых делах. Но не в любви! И потому он до сих пор не позволял разгораться новому огоньку в сердце.

Вокруг городка в посадах лаяли собаки, когда яркой лунной ночью Семен вернулся домой. Прошел мимо Анюты, спавшей на лежанке. Она проснулась от скрипа двери, поднялась и спросила испуганно:

– Хозяин, что ли?

Он успокоил ее и хотел пройти в свою горницу, но задержался у рукомоя.

– Пошто встала?

– Может, воды надобно?

– Ложись.

– Не засну. Раздумаюсь про разное. Доля у меня теперь не больно завидная.

Она налила воды в рукомой и повесила ковш на край кадушки. Семен тронул ее руку.

– Вели мне уйти, Анюта.

– Разве посмею?

– Гони меня, Анюта, от себя!

– Не вольна.

Семен обнял ее, почувствовал, как она прижалась к нему. Пахло от нее свежей травой.

– Анюта!

И в эту минуту раздался стук в дверь. Семен, боявшийся дурных вестей о Голованове, торопливо отворил дверь, вышел на крыльцо и увидел перед собой на лунном свету какую-то монахиню.

– Пришла навестить тебя.

– Анна?

– По голосу узнал? Только не Анна, а черница Ксения перед тобой. Чать не забыл, что сам подал мысль о монашестве?

– Пошто пришла?

– Повидаться. Заставлю поверить, что без тебя жизнь не под силу. Теперь рядом с тобой буду. Стану за тебя, многогрешного, молиться.

– О себе молись. Уходи!

Семен захлопнул дверь, и монахиня слышала, как лязгнула железная щеколда.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Одно из самых красивых мест на Каме называется Тихие горы. Два мыса, поросших пихтовыми и сосновыми лесами, врезаются здесь в реку, словно сохи. Между мысами – спокойная заводь.

Третьи сутки стояли здесь в прибрежных кустах под обрывами струги вольницы Ермака. Зашли они в заводь после боя с царской дружиной. Битва произошла на Каме близ устья Вятки и кончилась вничью, хотя дрались лихо.